Александр Бушков - Нелетная погода

– Станислав Сергеевич…

В Саянске его знали многие. Он пододвинул видеофон владельцу, буркнул что-то, шагнул, разрывая кольцо взглядов и двинулся прочь, к станции монора, до которой они так и не дошли в ту ночь, шагал медленно, тяжело, автоматически переставляя ноги, а в голове почему-то крутилась одна из историй дядюшки Мозеса – о том, как дядя Вилли на пари однажды так ловко инсценировал падение железного метеорита, испещренного загадочными письменами, что на две недели ввел в заблуждение едва ли не весь ученый мир…

Дядюшка Мозес не вернулся из своей разведки боем.

– Вот и все, – сказал Шеронин. – Был хороший человек, и нет еще одного хорошего человека. Ничего выдающегося он не создал, по правде говоря, но все его любили, а это не так уж и мало…

Они стояли на галерее Красноярского космодрома, поодаль от толчеи улетающих, прибывающих, встречающих и провожающих, шумевшей обычными разговорами. Внизу суетились посадочные элкары и машины технических служб, у горизонта снежными вершинами белели конусы лайнеров, безукоризненно работал громадный, исполненный стерильной безличности механизм, люди соприкасались с ним на какой-нибудь час, и забывали о нем, возвращаясь к делам дня. То, что он работал без сбоев и чрезвычайных происшествий, делало его скучным, неинтересным, не способным вдохновить на поэму или симфонию – попробуйте написать сонет о своем видеофоне…

Шеронин оперся обеими руками на гриф гитары, как рыцарь на рукоять меча. Грустно хмурил брови Пчелкин, Алена переплела пальцы на локте Снерга, прижалась к его плечу. Всем было тяжело и неловко.

– Может, нам остаться на похороны?

– Он не хотел, – сказал Снерг. – Он же так и сказал – не нужно…

– Предчувствовал?

– Видимо, – сказал Снерг, не желая говорить больше.

– Глупо. Сердце…

Расследование обстоятельств смерти дяди Мозеса длилось не более получаса. Он сам вел мобиль, в воздухе на подлете к Красноярску начался сердечный приступ, и потерявший управление мобиль отреагировал, как ему было положено – подал сигнал бедствия, включил автопилот и пошел на радиомаяк ближайшего аэродрома. Врачам было поздно что-либо предпринимать.

Снерг ничего не понимал и ни о чем не мог говорить определенно. В памяти мобиля не сохранилось маршрута на Таймыр – автопилотом дядя Мозес не пользовался. В ИНП ничего не знали и ничем не могли помочь. Даже если предположить, что дядя Мозес был не один, что ему помогал кто-нибудь из разбросанных по всей планете его друзей-единомышленников, застенчивых энтузиастов, – почему помощник молчал?

– Только подумать, Стах, – сказала Алена. Глаза у нее были влажные. – Ты его проводил тогда, пришел, и мы глупо болтали, я зачем-то меланхолию развела, а нам никогда уже было его не увидеть…

– Да, – сказал Снерг. Они ни о чем не подозревали, даже чуткая Алена, и это помогало ему держаться.

Шеронин рывком вздернул гитару на плечо, ударил по струнам:

– Шло зверье, как на парад,вился дикий маскарад.Божья глина – высший сорт, и нет в ней пыли.В круг уселись мастера…Это нас с тобой творят!Это нас работали, это нас лепили…

На них с любопытством оглядывались, узнавали Шеронина, а они ни на кого не обращали внимания, ничего не видели вокруг.

– Нас лепили ангелы, ангелы…Снежнокрылые, как водится, не злы.Белыми ладошкамиглину – наше прошлое —мяли и разглаживали острые углы.

Он пел, как будто убивал кого-то или безуспешно пытался спасти. Снерг не мог на него смотреть.

– Как к поделкам манит!К нам, забытым на ночь,новые прокрались мастера.И кипит работа,но тревожно что-тосерой потянуло от костра…

Снерг кончиками пальцев прикоснулся к щеке Алены, осторожно утер слезы.

– Нас лепили дьяволы, дьяволы…Чертушки беспутны, но не злы.Черными ладошкамиглину – наше прошлое —превращали в острые углы…

Странно, но Снерга, издерганного в последние дни смутными тревогами, неизвестно к чему относящимися, ничуть не беспокоил их отлет на Эльдорадо – планету, безусловно, имевшую какое-то отношение к комплексу загадок. Он вспоминал дядю Мозеса и верил ему, он чертовски хотел верить, что во всех тайнах нет одного – злонамеренности. Да и как не поверить предсказаниям человека, в деталях предсказавшего собственную смерть…

– Пассажиров, вылетающих рейсом семьсот тридцать третьим Земля – Эльдорадо, просим пройти к эскалатору номер два, – затараторили в карманах посадочные жетоны.

– До скорого, – Шеронин пожал ему руку. – Как только что-нибудь прояснится, мы тебе брякнем.

– Да уж, будьте любезны, – сказал Снерг. – Вы уж там поосторожнее, мало ли что…

– Постараемся.

Данное Сергачеву слово связывало, но дело не исчерпывалось одним честным словом – Снерг верил дяде Мозесу, отчаянно, до самозабвения…

Алена поцеловала Снерга, шепнула на ухо:

– Что-то нужно менять, Стах…

И пошла к эскалатору следом за Шерониным, не оглядываясь, – спокойная разлука людей, знающих, что через несколько дней они встретятся вновь. А Снерг остался. Эскалатор тронулся, чужие спины заслонили белую куртку Алены, знаменитую шляпу Пчелкина в стиле «ретро» и шикарную гитару Шеронина. Снерг хотел подумать над прощальными словами Алены, но не было времени. Ни на что постороннее сейчас не было времени, все личное отодвигалось куда-то вдаль, исчезли в проеме последние пассажиры, и эскалатор остановился. Снерг стоял и смотрел на летное поле размером с крохотное государство – в ту пору, когда на Земле еще водились государства, журналисты любили сравнивать с их площадью то космодромы, то отбитые у Сахары и тундры территории. Потом государств не стало, и еще один штамп ушел в прошлое.

Один из далеких конусов взмыл вверх вертикально и бесшумно, как воздушный шар, все быстрее и быстрее уходил в чистое голубое небо, превратился в пятнышко, пятнышко в точку, потом и точка растаяла, стала неразличимой, зеленое сияние, почти незаметное для непривычного глаза, вспыхнуло в том месте и погасло. Снерг пошел к лестнице.

Цилиндрическое здание Глобовидения мягкого цвета молодых пихтовых игл помещалось на окраине Дивногорска, почти на том самом месте, где, если верить легенде, чуть ли не пятьсот лет назад отчаянные казаки, шагавшие встречь солнцу, воскликнули однажды, пораженные открывшейся красотой: «Дивные горы!» То есть так оно в действительности и обстояло, с того восклицания и пошло название острога, ставшего потом городом, но скептики утверждали, что неизвестно все же, где именно всплеснули руками мужики, не боявшиеся ни бога, ни черта, ни – по причине крайней отдаленности Приказа тайных дел, – и государя Алексей Михалыча, из безосновательного кокетства именовавшего себя Тишайшим. Скептики, если прикинуть и разобраться, возможно, были правы, но все равно хотелось думать, что ты стоишь на том самом месте, где красота поросших соснами гор проняла до души не склонных к сентиментам людей со степенными бородами и тяжелыми бердышами. Один из них так и стоял до сих пор, в левой руке держа на отлете фузею, правой устало и удовлетворенно – дошли все ж до дивных мест, господи, твоя воля, – сдвинув на затылок шапку. Бронзовый, понятно, на низком, не выше каблуков его старинных сапог пьедестале.