Джудит Тарр - Солнечные стрелы

Где ты этому научилась? Она вышла из ванной комнаты и была уже в многослойном платье, приличествующем благовоспитанной девушке. Ее миловидное личико прикрывала густая вуаль.

Я наблюдала, сказала она. Из окна. Брат часто проезжал там на пони. А потом я попыталась ездить сама.

И пони это понравилось? Она рассердилась.

Вы все время подшучиваете надо мной, милорд! Я, наверное, кажусь вам ужасной дурочкой. Я видела, как вы посмеивались надо мной. Вместе с этим раскрашенным дикарем.

Этот раскрашенный дикарь князь и воин клана Ваоягов. Он сейчас единственный в Кундри'дж-Асане, кого я могу назвать моим другом. Эти слова несколько охладили ее пыл, но она не привыкла сдаваться так просто.

Вы смеялись.

Мы были изумлены. Годри сказал, что ты прирожденная наездница.

Вы тоже думаете так?

Мне кажется, ты неплохо справляешься. Ее пальчики теребили кружево занавески. Она опустила глаза.

Милорд... Этот... скакун. Он действительно мой?

Разве я давал тебе повод сомневаться в моих словах? Давал. И не раз. Но Галия не стала упоминать об этом.

Значит, я смогу хоть изредка ездить верхом?

Каждый день, если пожелаешь. Они, он оглянулся, будут сопровождать тебя. Евнухи промолчали, но Эсториан знал, что они слышали. Ей захотелось броситься ему на шею, но она не решалась. Мешала проклятая асанианская сдержанность. Он, наверное, думает, что это холодность. Она собралась с духом и шагнула вперед. Тонкие ручки обвились вокруг смуглой шеи. Он сидел смирно, боясь дохнуть. Она была горячей, от нее пахло пряностями. Прохладные губы коснулись ее губ. Евнухи встали и выскользнули за дверь. Он отстранился, осторожно и мягко.

Я должен принять это как плату? Она не ударила его, хотя имела на это полное право. Она взяла в свои ладони его лицо. Он ощутил исходящий от них жар. Ее руки дрожали.

Обжигает, сказала она. Словно костер.

Все говорят, что я правнук Солнца. Ее руки сползли на его плечи, ее пальцы сжимались. Она была близка к обмороку, так казалось ему. Она была маленькой, жаркой и гибкой, и желтизна ее кожи уже не раздражала его. Золото, бегущее по слоновой кости, марево солнечных лучей, слегка тронутое румянцем... Она выглядела совсем иначе, чем до верховой прогулки.

Мы пылаем, сказала она, когда солнце касается нас.

Ты становишься золотой.

Я быстро загораю. Она отвела взгляд.

Ты боишься меня?

Да. Она совсем не выглядела испуганной, и все же это была правда. Он забыл обо всем и видел только свет ее глаз. Она качнулась к нему. Ее волосы сверкали, словно солома, освещенная лучами заката. Ее запах кружил ему голову. Они были одни, и, сжимая ее в объятиях, он чувствовал, как окружающий мир сливается в неясное и дрожащее пятно. Он снова стал маленьким и задыхался от полноты жизни. Вот уже цикл прошел с тех пор, как он последний раз терял cnknbs, погружаясь в тепло, исходящее от любящей женщины. Эта девочка не любила его. На какой-то момент магическая сила вернулась к нему, и он невольно позволил себе проникнуть в сущность, дрожащую рядом. Он очень ее интересовал. Он нравился ей, но она сейчас всего лишь повиновалась своему долгу. Она готовилась отдать ему свое тело добровольно и даже гор дилась этим поступком, потому что считала его своим хозяином. Он осторожно высвободился из ее рук и тут же почувствовал, как холод охватывает каждую клетку его кожи. Мир сделался унылым и серым. Он вдруг испугался, что она убежит. Он поцеловал ее в бровь, целомудренно, как сестренку.

Девочка, маленькая, сказал он. Я здесь не хозяин, и ты не рабыня. Ее глаза сузились.

Все дело в той женщине, разве не так? В простолюдинке. Вы хотите первенца от нее. У него сжалось сердце.

Откуда ты знаешь о ней? Она рассмеялась, коротко и тяжело.

Мы ходим в цепях, но наши уши открыты. Каждый знает о женщине с Островов. Она не хочет утешать вас. Она эгоистка.

Каждый волен в своих поступках, мягко сказал Эсториан.

Она не красива, продолжала Галия, словно не слыша его. Но вам не нужны красавицы. Вы ищете в женщинах необычности.

Это, наверное, правда, усмехнулся Эсториан. С лица воду не пить, так говорят в Яноне. Скажи, асанианки носят вуаль, чтобы их не сглазили маги?

Не знаю, сердито ответила Галия. Я не маг.

Разве? Он, прищурившись, поглядел на нее. Но в тебе что-то такое есть. Я явственно ощущаю это.

О, отмахнулась она, я знаю, о чем вы говорите. Это не магия. Это сила, сходная с ней, блуждающая в крови Винигаров. Судите сами. Она приложила ладошку к его плечу и сдвинула брови. Он ощутил укол, а потом резкий удар, отозвавшийся болью в позвоночном столбе. Она отвела руку. Его молчание испугало ее.

Милорд, воскликнула она, я сделала что-то не так? Я причинила вам боль? Я обидела вас?

Нет, проговорил он быстро. Совсем нет. Все хорошо. Просто я немного задумался. Она помолчала, потом резко вскинула голову.

Да, милорд, сказала она. Вас интересуют только необычные женщины. Ибо то, чем обладаете вы, превыше любой красоты.

Ибо то, чем обладаете вы, превыше любой красоты, задумчиво повторил Эсториан. Что она имела в виду? Уж конечно, не мое лицо.

Позвольте мне, сир, сказал Годри, не комментировать ваши слова. Эсториан рассмеялся. Он допустил неловкость, и Годри, как истый южанин, не мог спустить это северянину с рук.

Она имела в виду вашу бороду, буркнул Годри хмуро.

Возможно. Моя борода повергает асаниан в шок. Он вздохнул и подошел к зарешеченному окну, выходящему на запад. В непосредственной близости от решетки на стене висели три боевых метательных топора. Они были очень древними, но их лезвия грозно поблескивали, они все еще годились в дело и словно дремали, ожидая прихода воина, способного погрузить их в горячую плоть врага. Проклятая решетка. Проклятый, осточертевший пейзаж. Он оперся о подоконник и прижался лицом к витым прутьям. Солнце, клонясь к закату, висело над крышами и куполами дворца, над ненавистным городом, за чертой которого блестела река и простиралась равнина. Ветер, коснувшийся щек, был холодным. Лето, казавшееся бесконечным, подходило к концу. Еще три дня, и солнце войдет в новый цикл, и наступит праздник Первого Дня Осени. Ганиман погиб в эту ночь, в канун праздника, десять лет назад. Десять лет без трех дней. Он поднес пылающую ладонь к холодному камню стены.

Кто бы мог подумать, что я окажусь здесь снова?

Память, отозвался Годри, худшее из наших мучений. Эсториан вздрогнул.

Иногда я сам не могу разобраться в ней. Где там правда, где вымысел? Где реальность и где смешавшийся с ней ночной кошмар? Кто из нас вообще является здравомыслящим? Кто мы сами? И кто наши враги?

Маги, быстро проговорил Годри.

И короли. Он посмотрел на висящий в пустоте солнечный шар. Там была жизнь. Но там же была смерть. Их объединял всепоглощающий огонь. Солнцерожденный не понимал этого. Он пытался прогнать темноту прочь, называл ее смертью и вражеской силой. Так оно, конечно, и было. Но кроме смерти темнота таит в себе сон. И отдых. И всепримиряющее забвение. В этом мире нет ничего абсолютного. Асаниан был его тюрьмой и в то же самое время он управлял им. Вернее, учился управлять, и сквозь толщу его ненависти стали пробиваться ростки любви. Он внезапно обернулся. Комната после яркого солнца показалась ему темной. Годри терпеливо ждал.