Михаил Емцев - Уравнение с Бледного Нептуна

Речь Эрика, казалось, произвела определенное впечатление. Но затем последовало тридцать выступлений, в которых поддерживалось его предложение ускорить исследование, и он решил сбежать от этой говорильни.

Он жил возле бассейна. Из распахнутого окна была видна тонкая пленка, натянутая на алюминиевые штоки. Сквозь нее просвечивали зеленая морская вода, белые камни искусственного пляжа, загорелые тела купающихся. По утрам Эрик усаживался на подоконник и усиленно тер электромассажной щеткой свое распухшее колено. Кожа на сгибе ноги отливала багряным румянцем. Видеофон был давно отключен от сети, и можно было не торопясь предаться приятной операции массажа. Ласково-успокаивающе пофыркивал моторчик: «Дж-дж-дж…» На уровне окна пролетали пестрые автолеты, за их стеклами мелькали веселые загорелые лица. Мальчишка внизу бросил камешек в открытое окно первого этажа и прятался теперь в чахлом скверике от гнева полной раскрасневшейся женщины.

Жизнь шла обычной чередой. Казалось, что никто и не думает о биотозе. Даже он последнее время думал о ней реже. Биотоза стала чужой, она была раздета, и ее наготу созерцали тысячи посторонних глаз. Не то чтобы Эрик был тщеславен и ревнив, но почему-то ему было неприятно думать о биотозе. Словно биополимер в чем-то не оправдал возложенных на него надежд, провалился на каком-то очень ответственном экзамене.

Иногда Эрик заходил к отцу Сергея. После исчезновения сына Арефьев-старший не очень изменился, только немного потускнел. Они молчали, пили кофе, курили. Иногда Эрик рассказывал о работе комиссии, о биотозе. Арефьев-старший курил трубку, покачивал головой, и было непонятно, согласен ли он с тем, что говорит Эрик, или, наоборот, осуждает.

Эрика вызвал к себе Ермолов.

— Комиссия готова к вылету в Хокай-Рох, — сказал он.

Эрик кивнул.

— Вы поедете с первой партией.

— Хорошо.

В радостном настроении он вернулся домой. От тоскливых состояний и раздумий не осталось и следа.

Он приехал в аэропорт рано. День был холодным и серым. Пластиковые плащи членов комиссии отливали серебром и чернью. Но настроение у Эрика было отличное. Резкий сырой воздух казался ему бодрящим напитком, спутники — милыми славными ребятами.

Ермолов, провожавший и напутствовавший ученых, нахмурился, заметив возбуждение Эрика, и сказал:

— Только не зарываться. Не будьте легкомысленны.

Распрощались они сердечно. Автолеты поднялись в воздух…

Хокай-Рох напоминал укрепленный район времен последней мировой войны. Эрик громко расхохотался, когда увидел окруживший биотозу глубокий бетонированный ров, проволочные заграждения, радарные установки, походившие на аэропланы первых лет авиации.

— У вас специализированное воображение, — сказал он коменданту этого лагеря Хохрину. — Неужели вы думаете, что биотоза может куда-нибудь сбежать?

— Чтобы предотвратить возможную агрессию… — пролепетал смущенный толстячок.

Он был когда-то директором одного крупного зоопарка. Для Эрика навсегда осталось тайной, как такому человеку поручили организацию обеспечения первых научных исследований биотозы. Возможно, у кого-то деятельность биотозы ассоциировалась с поведением диких медведей. Но нельзя же основывать административную деятельность на таких шатких логических связях!

Первая партия исследователей состояла из ста двадцати ученых. Из них человек пятнадцать Эрик знал по имени, человек двадцать — в лицо, с остальными был не знаком и никогда ничего о них не слышал. Но его знали все, и это до некоторой степени облегчило положение.

— Где все они разместятся? — спросил он у Заозерского, молодого известного биохимика, назначенного руководителем первой партии.

— О, не беспокойся! Все подготовлено. Смотри, — он указал на строения, разместившиеся у подножья биотозы. Эрик не узнал биостанции, на которой они с Сергеем пережили столько волнующих минут. Здание было достроено и ввысь и вширь. Теперь это был целый институт. Во дворе громоздилось множество легких построек, увенчанных антеннами и трубами вентиляционных установок. Заглянув в окно такого строения, Эрик обнаружил там лаборанток в белых халатах, микроскопы и рентгеноаппараты. Эмалированные и хромированные доспехи науки салютовали своему полководцу. Эрик с осуждением поджал губы, но ничего не сказал.

Приезжие побросали элегантные чемоданы, саквояжи и ящики с оборудованием и бросились к биотозе. Эрик с Заозерским немного отстали и медленно пошли вдоль рва. Эрик шел, смотрел и думал, что биотоза, пожалуй, мало изменилась с момента их последнего свидания.

Разве что запах стал чуть резче. Что это за газ? Интересно, догадались ли они исследовать его состав?

— Душа Мира… — донеслось до него, — великолепно…

Эрик с удивлением посмотрел на Заозерского. У того влажно блестели глаза, бледное лицо выражало неподдельное восхищение.

Биотоза была действительно прекрасна. Великолепный гигантский цветок лежал на земле, раскрыв упругие лепестки навстречу небу. Он горел холодным мерцающим огнем. И этот огонь был живым.

«Они все полюбили биотозу, — подумал Эрик. — Они все ее полюбят. Ведь она так хороша. Но… как сказал этот толстяк, директор зоопарка, мы все живем здесь как на вулкане».

Он внимательно всмотрелся в биотозу и внезапно понял, в чем она изменилась. Его опасения были не напрасны. Биотоза не только выросла. Она изменилась качественно. Исчезли рыхлые неопределенные комковатые участки, затянулись темные провалы на ее склонах. Очертания Души Мира приобрели предельно четкую форму цветка. В ней не осталось ничего лишнего, казалось, наступил момент полной гармонии содержания и формы.

После осмотра биотозы ученые возвращались притихшие и смущенные. Всем ясно стало, что действовать нужно осторожно и обдуманно. Очень осторожно.

— Этот комендант не такой тюфяк, как нам показалось с первого взгляда, — сказал Заозерский, рассматривая протоколы наблюдений. — Он не сделал ни одной глупости по отношению к биотозе. А это уже умно.

— Так что же получается, все эти рогатки и барьеры сделаны им для защиты биотозы от людей, а не наоборот? — спросил Эрик.

— Точно. Он охраняет биотозу от птиц и грызунов, от насекомых и паразитов. В засушливые времена он даже… поливал ее.

— Вот как? Кто же его надоумил?

— Собственная инициатива; впрочем, лучше спросить его самого.

Заозерский соединился с комендантом.

— Петр Михайлович, кто вам посоветовал поливать биотозу?

— Да знаете, так как-то спокойнее, а то, когдл она на солнце сохла, больно на душе муторно становилось. А так и ей свежо и людям легче.