Ник Саган - Лабиринты рая

— Бывает, я придумываю слова. Жить в моей шкуре непросто. Куда труднее, чем кажется.

Я тоже так думаю.

— Как у тебя дела? Принимаешь таблетки? — поинтересовался я, поднимая щекотливый вопрос.

Она поджала губы.

— Как насчет гематита? Гематит — такой крутой блестящий черный жидкий металл, похож на камень, верно? Или я опять все выдумала?

«Элизиум» — неприступное автономное сооружение — казался чем-то неземным. Здание было построено в так называемом стиле «военной архитектуры», чистый авангард, в значительной степени заимствованный у футуриста Ратиба Абдул-Каххара. Здание окружал забор из колючей проволоки, на крыше размещались солнечные батареи, и капсула стояла среди буйных зарослей, словно цветок из пластика и титана.

— Она больше нашей, — отметила Фан. — Почему нам достались дешевые места?

— Мы — план на случай непредвиденных обстоятельств, помнишь? Они отправили нас на орбиту. Неразумно запускать в космос большие сооружения, так ведь?

Она недовольно забурчала. Зависть — противная штука.

Воспользовавшись паролем, мы вошли внутрь.

Миновали холл.

Обнаружили труп.

Лазарь, вернее то, что от него осталось, неподвижно лежал в контейнере, мертвый и безмолвный. Все оборудование в помещении сгорело от замыкания. В комнате стоял тошнотворный запах. Пол был залит антибактериальной жидкостью.

— Наш друг Лазарь уснул, — сказала Фан, цитируя Новый Завет. — Но он больше не проснется. Он не поднимется. Он сгниет.

— Я так и думал, — сказал я.

— Не сомневаюсь в том, Хэл. Ты же мужчина.

Голос Фантазии предательски дрожал. Естественно, мы видели трупы, выполняли вскрытия в школе. Но сейчас это была уже реальность, а не ГВР, к тому же он был одним из нас. Мы знали его больше десяти лет. Возможно, мы не очень его любили, но все-таки…

Все-таки это был Лазарь. Наш Лаз.

Он всегда был одним из нас.

И кто-то убил его.

Позднее я смогу доказать, что он погиб от электрического разряда, мощного выброса, все защитные системы не сработали одновременно. Значит, тот же, кто убил Лазаря, пытался так же убить и меня. Я легко отделался. Кто-то «прореживает стадо». Нас всего десять на Земле, без Лазаря — уже девять. Погибни я, было бы восемь.

Что общего между мной и Лазарем?

Ничего не могу придумать. Я решил сочинить панегирик Лазарю.

«Друзья, я стою здесь перед вами сегодня, чтобы сказать несколько слов о покойном Лазаре Вайсе. У нашего Лазаря была сверхъестественная способность заставлять окружающих чувствовать себя тупицами рядом с ним. Я вовсе не хочу сказать, что он был очень умным. Просто самодовольным и расчетливым».

Бог с ним.

Пора будить его подружку, она в другом конце вестибюля.

Она пребывала в полном здравии. Так мирно спала. Странно. Она совсем не была похожа на ту девушку, которую я знал.

Но до чего же она была красива!

Глядя на ее тело, плавающее в искусственной колыбели, я вспомнил инкубатор. В первом классе у нас был инкубатор. Крошечные цыплята вылуплялись из яиц. Пушистые желтые комочки — настоящие, по крайней мере мы так думали тогда.

Я помню, как Эллисон говорил о чуде рождения. Мы наблюдали, как цыплята пробивают яичную скорлупу. Мы тогда были такими невинными, изумлялись. В инкубаторе им тепло, они в безопасности, говорил Эллисон. Видимо, он хотел сказать, что в ГВР персонал школы позаботится о нас, коль скоро наши родители отправили нас учиться в ГВР, как мы могли бы заботиться о цыплятах. Мы дали им имена, они стали нашими питомцами.

Вот тогда я впервые обратил внимание на Симону. До этого момента я просто считал ее неплохой девчонкой, потому что нам нравился один сорт конфет. Но сейчас меня поразило выражение ее лица, когда она, не отрываясь, смотрела на цыплят. Я не мог отвести от нее взгляд, она как будто хотела спросить что-то.

— А что случилось с их мамой курицей? — наконец спросила она.

Хороший вопрос. Эллисон украл цыплят? Нет? Тогда где она?

До этого момента я не думал о смерти.

Эллисон что-то ответил, но я уже не слушал. Я смотрел на Симону, затаив дыхание. Я всю ночь не сомкнул глаз, все думал о ней, мысль поселилась в моем сердце и все больше занимала меня. Из этого вырастали другие мысли, приходили другие чувства, вновь отбрасывались, поскольку не казались мне важными. Мама может умереть? А что это значит? Куда она отправится? И я тоже умру?

Ее вопрос изменил меня. Не сразу, конечно, но постепенно, год за годом. Меня поразила острота ее мысли, ее невинное лицо и то, что, казалось бы, невинный вопрос нес в себе страшную угрозу. Не думаю, что она переживала все это так же сильно, как я. Возможно, для меня это был момент озарения. Мысль преследовала меня. И до сих пор преследует.

Воспоминания нахлынули на меня, и, глядя на ее тело, плавающее в контейнере, я понял, что и моя любовь к Симоне, и мой интерес к природе смерти родились именно тогда.

Я установил настройки на выпуск и стал ждать, когда машина выполнит свою работу. Фан заставила меня отвернуться, когда доставала обнаженное тело из контейнера. Она плотно завернула ее в одеяло. Я впервые увидел, как Симона открывает глаза. Ах, Симона!

Она огляделась с удивлением и страхом. Мы сообщили ей, кто мы такие. Мы попросили ее успокоиться и выслушать нас. Но она вся сжалась, с трудом понимая то, что мы ей рассказывали. Я старался говорить спокойно и негромко. Я не хотел ее волновать.

Но мне не удалось.

Осознание происходящего заставляло ее содрогаться.

— Мои родители умерли?

— Они не умерли, но никогда и не жили. Их просто не было.

Она восприняла действительность куда тяжелее, чем я надеялся. Возможно, это признак здоровой психики. Мне очень хотелось обнять ее, но я не хотел, чтобы мне снова разбили нос.

— У меня есть сестра? — спросила она. — А кузен в Вермонте?

— Они все — персонажи ГВР. Как Дарвин.

— А шрам, который я получила, когда задела коралл? — сказала она, поворачивая руку, чтобы взглянуть на свой локоть, и, конечно, не обнаружила его на месте.

— Нам дали запрограммированную внешность, запрограммированный голос, они совсем не наши. И даже ощущение своей личности было только наполовину наше. Но это неважно, наша старая оболочка. Теперь мы — бабочки, вылупившиеся из куколки.

— У меня психическое расстройство? — спросила она. — Мне кажется, да.

Фан вытащила успокоительное.

— На, успокойся, поможет тебе уснуть, — предложила она.

— Спасибо, я уже выспалась.

И тут полились слезы. Она обхватила себя руками и принялась оплакивать ложь.

В течение последующих нескольких часов я пытался выстроить осмысленные взаимоотношения с Симоной.