Ник Саган - Рожденные в раю

– Нет, я говорю в общем. Например, мне не нравится то, что происходит в Германии. Девочек обманывают, дают слишком много лекарств. Разве вам это нравится? – спрашивает он, поднимая взгляд и почти глядя мне в глаза.

– Не совсем.

– Ладно. Чем дольше я наблюдал, тем больше мне хотелось вмешаться. Я не мог отсиживаться в стороне, как он, – Деус кивает в сторону отца, – или как вы. Эти дети – мои ровесники.

– Ты их даже не знаешь.

– На самом деле знаю. Это они меня не знают. – Он улыбается. – Но сейчас я готов с ними встретиться. Теперь, когда я их освободил.

– Не уверен, что «освободил» – подходящее слово, – вздыхает Хэл.

– «Травмировал», наверное, подойдет больше, – замечаю я.

Даже используя приспособления для наблюдения, ни отец, ни сын не смогли составить верное представление ни о Нимфенбурге, ни о том, что там сейчас происходит. У них неполное видение ситуации. Хэл восполняет пробелы своими детскими переживаниями, а Деус, видимо, надуманными фантазиями. По мере того как я рассказываю им, какой хаос он внес в их жизнь своим «освобождением», лицо мальчика становится все взволнованнее.

– Но я же не хотел никому вреда, – говорит он обеспокоенно. – Правда может оказаться болезненной. Мои товарищи… мои сверстники… их доверчивостью злоупотребляли! Нельзя было скрывать от них правду. Вам бы лучше кричать на Вашти, а не на меня.

– А кто здесь кричит?

Никто не кричал, он засовывает руки в карманы и мрачнеет.

– Послушай, – обращается ко мне Хэл, – мы все переживаем за девочек, но, в конце концов, все, что произошло, – это несерьезный взлом сети. Не такое уж это большое дело. Хочешь, я заставлю его все починить в ГВР и помогу тебе укрепить защитную систему? Потом мы вместе займемся Маласи, чтобы ничего подобного с ним не могло повториться.

Подозреваю, что лучшего предложения от него я не дождусь, но на всякий случай молчу. Вдруг он еще что-нибудь предложит.

– Как считаешь, это справедливо? – спрашивает он Деуса.

– Конечно, справедливо, – соглашается мальчик.

– Нам нужно об этом поговорить, – говорю я Хэлу, когда он смотрит на меня, надеясь на мое согласие. Я хочу поговорить с ним с глазу на глаз.

Он понимает меня и что-то говорит Деусу. Повернувшись ко мне, Деус прощается по-португальски, произнося отрепетированные фразы.

– Foi urn prazer conhece-la[7].

– Мне тоже, – отвечаю я. – Ate logo[8].

Глядя на сына, Хэл гордо улыбается. Он в шутку натягивает шапочку Деусу на глаза, на что тот только смеется. Дверь за нами закрывается.

Мы идем по коридору «Гедехтниса», Хэл предлагает поговорить в конференц-зале, в котором живет его тигр.

– Может, здесь?

– Ты – гнусный лицемер, – возмущаюсь я. Но его так легко не прошибешь, поэтому я добавляю:

– Все эти годы ты был его величеством королем Горы Дерьма. Что случилось с тем человеком, который когда-то говорил мне, что не желает заселять землю заново, потому что ей лучше без нас? Что случилось с последним великим нигилистом?

Его глаза темнеют, в нем просыпается гнев.

– Почему ты не говорил, что у тебя есть сын? – продолжаю я.

– С какой стати я что-то должен тебе говорить? – бросает он, захлопывая дверь.

– Да потому что мы вроде бы друзья! Что такого я сделала, что лишилась твоего доверия?

– Ты запачкалась. Ты спала с собаками, теперь у тебя блохи.

– Это ты про моих «презренных друзей»?

– Нет, – усмехается он, – это я о том, что твои «презренные друзья» сильно тебя изменили. Как я и предполагал. Правда, ты говорила, что этого не случится.

– Ты хочешь, чтобы я просила у тебя прощения за то, что пыталась удержать тебя от самоубийства? Я не стану. Тебе не нравится, что делают Вашти, Исаак и Шампань? Ты считаешь, что я ничего не сделала, чтобы их остановить? А не пошел бы ты… Это грандиозное дело, и мы стараемся изо всех сил. Когда ты решил спрятаться в норе и не помогать нам, ты лишил себя права осуждать!

– И это говорит главная движущая сила.

– Ты совершенно неправ, Хэл, – настаиваю я. – Ты ошибаешься на мой счет.

Он трясет головой, глядя на меня высокомерным, самоуверенным взглядом:

– Я отрезанный ломоть. Если бы у тебя осталось хоть чуть-чуть наблюдательности, ты и сама бы это поняла.

– А если бы у тебя было хоть чуть-чуть… Постой, что это за бред о главной движущей силе?

– Это ты. Вашти – лишь малозначительный инструмент для установки компьютерного червя с подсознательной информацией. Надо бы уточнить, но я думаю, что в аду есть отдельный круг для тех, кто промывает мозги детям.

– Поделись, откуда у тебя такая информация.

– Один из журналов Вашти. Деус нашел.

– И тебе этого достаточно?

– Конечно. Деус теперь – мои глаза. Он следит за вами, за тем, что вы творите, шутники, а у меня есть дела поважнее. Например, забыть все это.

– Все это… – дрожа от негодования, говорю я. – Ты создал себе клона-сына только для этого? Ты хочешь уничтожить свое детство? Сделать вид, что ничего и не было?

– Я не обязан перед тобой отчитываться, – бросает он.

Я резко кидаюсь к нему, он не двигается с места, и теперь нас разделяют лишь несколько дюймов.

– Vai peidar para ver se saem bolinhas[9], – говорю я. – Я никогда не закладывала команды для подсознания. В ГВР распоряжается не Вашти – там распоряжаюсь я.

– А как же ее журнал?

– А что журнал? Ты думаешь, я исполняю все ее желания? – Мне уже хочется ударить его. – Я ей сказала, что сделаю, как она хочет, только чтобы она отвязалась. Это одна видимость. Вот тебе и запись в журнале. Иногда проще соврать, чем спорить с ней. Ведь ты знаешь, как она может достать, если ей что-то приспичит.

Он заявляет, что не верит мне. Не сомневаясь ни минуты, я предлагаю ему проверить мои слова. Он сверлит меня глазами, ищет на моем лице отражение моей отвратительной натуры, а он почему-то считает, что я именно такая. Естественно, никакого подтверждения своим подозрениям он не находит. Через минуту, показавшуюся мне вечностью, я вижу тревогу у него на лице, затем праведное возмущение и, наконец, просто сожаление.

– Если это правда, – говорит он, – я неверно судил о тебе.

– Возможно, – соглашаюсь я, отвешивая ему пощечину.

Он прикладывает ладонь к щеке и непонимающе смотрит на меня. На губах у него светится улыбка, а в следующий миг он уже хохочет. Если бы сейчас я не была так зла и обижена, я бы хохотала вместе с ним. Но я не могу остановиться, я снова пытаюсь ударить его, он хватает меня за запястье, мы боремся, и у меня мелькает мысль, что любовь и ненависть – очень родственные чувства и что в процессе борьбы очень легко перейти к поцелую. Вместо этого он отталкивает меня и принимает защитную стойку.