Виталий Вавикин - Блики, силуэты, тени

Клэр закрылась в своем кабинете. Свет заливал все вокруг. Ангелы знания окружали ее, умоляя поделиться с миром холодными знаниями, ведущими в бездну, к концу. И так сложно сдерживать это внутри, в себе. Эти знания уничтожат мир, уничтожат ее семью.

Клэр достала из стола нож для резки бумаги, закатала рукав на левой руке.

— Ничего не выйдет, — сказал Билли Ноймнец.

Она видела его силуэт — искрящийся, зыбкий. Он стоял у окна и наблюдал за ней. Вернее, не он. Нет. Его призрак, дух — в мире света и знаний все было возможно. В мире, которым Ноймнец поделился с Клэр.

— Ангелы не дадут тебе умереть, не позволят, — сказал он. — Ты знаешь это. Со мной было так же. Есть лишь один путь.

— Лоботомия, — выдохнула Клэр.

Нож для колки льда, которым она сделала лоботомию Ноймнецу в эту ночь, все еще лежал в кармане ее пальто.

— Но ты же говорил, что не смог бы сделать это себе сам? — разговор с призраком не смущал Клэр. Ее уже ничто не смущало в последние дни.

— Не смог бы, — согласился с ней Ноймнец.

— Но как тогда я смогу…

— Я помогу тебе.

— Поможешь?

— Ты помогла мне. Теперь мой черед помочь тебе.

Клэр услышала стук в дверь. Старый врач хотел поговорить с ней, звал ее, просил открыть.

— Торопись! — сказал Ноймнец.

Свет знаний стал ярче. Клэр принесла нож для колки льда.

— Что я должен делать? — спросил Ноймнец.

— Сделай мне разрез над глазами.

— Вот так?

— Да. Теперь введи нож.

— Какой наклон?

— Вот так, думаю, пойдет, — Клэр вздрогнула, услышав голоса санитаров — старый врач позвал их, чтобы выбить дверь.

— Что теперь? — спросил призрак Ноймнеца.

— Вводи лезвие до упора. Тебе нужно изолировать мои лобные доли от остального мозга.

Клэр снова вздрогнула, но на этот раз от вспышки яркого света. Ангелы, преследовавшие Ноймнеца, почувствовав неладное, пришли к ней. Они словно вселились в старого врача, который торопил санитаров выбить дверь — Клэр слышала его голос. Слышала эти удары. Один, другой… Еще одна яркая вспышка.

Дверь с треском распахнулась. Санитар замер на пороге. Доктор Клэр Паттерсон смотрела на него стеклянными глазами. Из ее правого глаза текла кровь. В руке она сжимала нож для колки льда.

— Господи! — прошептал старый врач за спиной санитара, но Клэр уже не слышала его. Ничего и никого не слышала.

История двадцать третья. Тоннели

1

Две жены, три ребенка и одиннадцать официальных любовниц — Джек Олгуин и сам не знал, как умудрился за последние четыре года вляпаться во все это. Тот самый Джек Олгуин, которого зрители полюбили за выдающиеся роли образцового мужа и отца. Да, теперь его рейтинг катился круто вниз. Особенно сильно помогли ему с этим одиннадцать официальных любовниц, с доброй половиной из которых он пытался встречаться одновременно. Впрочем, последние две были и сами не против. Правда, иногда Джек чувствовал себя немного лишним в этом любовном трио. Особенно ночами. В последние два месяца он почти не спал с этими двумя женщинами в одной кровати. Хотя папарацци, черт бы их побрал, все-таки сделали пару пикантных фото, окончательно поставивших крест на съемках Джека в семейных фильмах.

Теперь ему оставалось либо играть героев-любовников, либо сниматься в мрачных нуар-картинах. Джек выбрал второе, решив, что героем-любовником он уже достаточно долго был и в реальной жизни. Хватит с него. Пусть будет нуар.

Из десятка предложений он выбрал три. Из трех сценариев — один, понимая, что карьера теперь зависит от того, насколько удачным получится первый фильм. Второго шанса не будет.

2

Нейл Банерман — начальник старой тюрьмы «Сент-Оун» в пустыне Невады недалеко от Лас-Вегаса. Джек Олгуин и Нейл Банерман были друзьями с детства, но когда Джек попросил Банермана разрешить ему визит в тюрьму, тот долго отказывал.

— Да вашу тюрьму закроют на следующий год! — начал злиться Джек Олгуин. — Заключенных все равно почти нет. Две трети камер непригодны для использования…

Да, Джек хорошо подготовился к этому разговору. Он мог говорить о коммуникациях старой тюрьмы или об экономическом состоянии. Но вместо этого он решил выложить карты на стол.

— Мне нужна эта роль, Нейл, — сказал Джек. — Если я не сыграю заключенного так, как надо, то карьере моей конец. Помогай. Ты знаешь, я в долгу не останусь.

3

Мертвый город в пустыне, рядом с которым находилась тюрьма. Джек Олгуин добрался сюда в середине дня. Его «Корвет-С6» стального цвета выглядел здесь неприлично современно, словно корабль пришельцев, спустившихся с небес, чтобы завоевать планету. «Еще пара неудач — и не останется ничего другого, кроме как сниматься в третьесортной фантастике», — хмуро подумал Джек, проезжая мимо полуразрушенного здания бывшего банка. Возле музея скульптур под открытым небом он остановился и долго пытался понять, в чем смысл всей этой композиции, затем услышал далекий стук молотка.

Плотник — крепкий, жилистый старик с длинными седыми волосами. Джек отыскал его дальше по улице, недалеко от дома, хозяин которого более века назад решил использовать вместо кирпичей пустые бутылки. Дом не понравился Джеку, напомнив хижину пьяницы, у которого не было денег на кирпич. Но вот плотник…

— Я думал, здесь никто не живет! — крикнул ему Джек.

Стук молотка прекратился. Старик обернулся, смерив гостя колючим взглядом, и неожиданно улыбнулся, показывая крепкие зубы.

— Приехали посмотреть на работу поляка? — спросил он.

— Вы говорите о тех странных скульптурах, которые выглядят так, словно на вешалку набросили простыню?

— Вообще-то это призраки, — снова улыбнулся старик. — Призраки этого мертвого города. Понимаете?

— Если честно, то не очень.

— Я тоже, — и снова старик улыбнулся.

4

Тайна «Сент-Оуэн». Тайна тюрьмы, построенной над старыми шахтами, где добывали золотоносную руду. Старой тюрьмы. Джек был удивлен, что в действительности тюрьма оказалась еще более ветхой, чем он думал. Заключенных здесь содержалось не больше двух дюжин, стены местами обвалились, а в коридорах прямо под ногами зияли пустоты, уходившие далеко вниз, в старые шахты.

— Не понимаю, чему ты хочешь здесь научиться, — ворчал Нейл Банерман, показывая Джеку свою убогую тюрьму.

Джек и сам не понимал. Он представлял себе все совершенно иначе. Даже заключенные были какими-то старыми и смиренными. Никакой агрессии. Никакого выживания в джунглях закона и решеток. Вокруг тишина, пыль и распад.