Андрей Кивинов - Ночь накануне

Юрий Яковлевич протер носовым платком намокшие линзы в очках, приставил ладонь ко лбу наподобие козырька и, прижимаясь к стене дома, где было посуше, устремился вперед, по направлению к гавани.

Через пару минут быстрой ходьбы он вновь остановился, но не потому, что устал. По мере приближения к цели ноги превращались в поролоновые, словно у путника, дошедшего по пустыне до оазиса, но вдруг понявшего, что это даже не мираж, а брошенные декорации к голливудскому фильму.

Заныло плечо — последствие осколочного ранения. Оно всегда начинало болеть, когда он волновался. И сердце постукивает не столько от усталости, сколько от возбуждения. Не притормозило бы… Волноваться никак нельзя, прошлогодний инфаркт был первым звоночком. А как тут не волноваться? Спокойно, спокойно… Возьми себя в руки. Случались переделки и посерьезней. Граммов сто крепкого алкоголя, кстати, сейчас бы совсем не помешали. Он ощупал карманы брюк. Ключи от машины, носовой платок. О, несколько монеток примерно на десять шекелей! Значит, не совсем пропащий. Плохо, паспорта нет. Заберут в полицию — попробуй объясни, что ты не нарушитель визового режима и не шпион, а просто ищешь смысл человеческого существования, а в Ленинград попал через дверь. Окно — в Париж, дверь — в Ленинград, газопровод — на Украину… Оказаться в местной психиатрической клинике или тюрьме хотелось меньше всего.

Он посмотрел вперед. Сразу за поворотом, на противоположной стороне улицы, нужный ему дом. На нулевом, вернее, первом этаже там когда-то располагался магазинчик политической литературы, где продавались труды основоположников марксизма-ленинизма. На стеклянной витрине тогда светился тройной профиль «Маркс-Энгельс-Ленин» обрамленный, словно нимбом, надписью: «Вперед, к победе коммунизма!», и возвышалась пирамидка из запылившихся и выгоревших на солнце брошюр с работами вождей мирового пролетариата, что говорило об отсутствии спроса на товар и убыточности заведения. Но у лавки в то славное время был богатый хозяин, не переживавший из-за подобной ерунды.

В студенчестве Юрий Яковлевич несколько раз заходил в магазинчик. Покупал ленинские статьи для последующего конспектирования. Обязательный пункт учебной программы. Однажды прикололся и шепотом спросил у пожилой женщины-продавца, нет ли последней книги Солженицына. Та так же шепотом, посмотрев по сторонам, предложила зайти через два дня. Заходить Юрий Яковлевич не рискнул. Могла ждать засада.

…Нужно взять себя в руки, продумать линию поведения. В таком виде идти нельзя. Успокойся, ты солидный человек, а не сопливый студентишка. Кстати, студентишкой быть лучше.

Он сделал глубокий вдох, свернул за угол и… застыл на месте от увиденного. Да тут не один инфаркт заработаешь!

В том же магазинчике, в той же витрине светился неоном тот же тройной профиль вождей! И тот же нимб призывал к победе коммунизма! И те же книги пылились за стеклом!

«Может, Основатель не так понял и вернул меня в прошлое?! Дьявол, наверное, я не так сформулировал задачу! Мне совсем не надо в прошлое!»

Самое любопытное, что черная дверь в магазин была приоткрыта. А из-за тяжелых оконных штор пробивался свет. Кстати, сколько сейчас по местному времени? В Иерусалиме полночь… Значит, здесь час ночи. Неужели в час ночи кому-то нужны ленинские труды?

На несколько секунд Юрий Яковлевич даже забыл о цели своего экскурса, если его можно так назвать. Перешел улицу, взялся за ручку двери. Прислушался.

И вновь продолжается бой!

И сердцу тревожно в груди!

И Ленин такой молодой,

И юный Октябрь впереди!

Кажется, это Кобзон… В смысле, поет… И на фоне песни — шершавый голос дорогого Леонида Ильича: «Политика разрядки международной напряженности, проводимая Советским Союзом, чмок-чмок…»

За дверьми оказался квадратный предбанник, освещенный тусклой лампочкой необычной, бочкообразной формы. Бог мой, это же лампочка Ильича!.. Слева, на зеленой стенке, золотистый барельеф самого Вождя, справа — пожелтевший разворот «Правды» за 1967 год. Над вторыми дверьми — популярнейший лозунг развитого социализма «Слава КПСС!». Пахло, правда, не социализмом, а ароматным шампунем. Прямо как у них в Иерусалиме перед Шаббатом, когда жители намывают подъезды.

«Что за чертовщина?! Мне не нужен 1967 год!.. Интересно, а та женщина-продавец тоже здесь?»

Юрий Яковлевич стряхнул с рук дождевую воду и осторожно вошел внутрь книжной лавки.

Вместо прилавка теперь стояла небольшая барная стойка. В полутемном торговом зале несколько пустующих столиков. В качестве скатертей — ярко-красное сукно. Старорежимные графины и граненые стаканы. На стенах — портреты членов Политбюро. На специальных полочках — знакомое темно-синее собрание ленинских сочинений. В дальнем углу — гипсовый бюст Вождя. А над дверьми в туалет — бичующий плакат середины семидесятых — «Позор израильской военщине!».

Бармен, мужчина лет пятидесяти, облаченный в темно-зеленый френч времен НЭПа с гвоздичкой в петлице, не отрываясь, смотрел по черно-белому «Рекорду» выступление товарища Брежнева на каком-то съезде.

Сразу за дверьми на стульчике кемарил еще один человек, лет на десять помоложе. В строгом черном костюме. При появлении Юрия Яковлевича он проснулся и придирчивым взглядом чекиста осмотрел гостя. Не заметив ничего подозрительного, опять закрыл глаза, погрузившись в сон.

Больше в заведении никого не было.

Бармен, заметив посетителя, убавил звук у телевизора плоскогубцами — бегунок на панели был сломан. Затем улыбнулся.

— Доброй ночи… Проходите… Выпить, закусить?

До Юрия Яковлевича наконец дошло — в магазине теперь располагался бар.

— Шолом… То есть… Здравствуй, — едва слышно ответил он, на израильский манер сразу перейдя на «ты». — Здесь ведь раньше магазин был, верно? Книжный.

— Ну, может, когда-то и был… До нас тут турфирма базировалась. Теперь вот мы…

Юрий Яковлевич нерешительно подошел к стойке. Бармен тут же положил перед ним обычный тетрадный лист с написанной от руки шапкой «Прейскурант». Дальше, также выведенный от руки, шел перечень блюд и напитков. Глаз успел выхватить коктейль «Слеза комсомолки» и салат «Субботник в Кремле». Цены, однако, были совсем не социалистическими. Сколько стоила советская поллитровка, гость помнил прекрасно. Да и как можно забыть то, что впиталось с молоком матери? Фигурально, конечно, выражаясь…

Мужчина во френче ждал, не снимая с лица капиталистической улыбки. Вряд ли в годы застоя официант ресторана вот так же улыбался гостю. Историческая неточность, однако.

— Да я, в общем-то… Просто мимо шел. — Юрий Яковлевич вновь растерянно оглядел интерьер. — Погода не очень…