Борис Акунин - Фантастика

— Точно. А что это за…

— Вот что, друг дорогой. — Иван Пантелеевич нервно откашлялся. — Ты мне больше не звони. И упаси тебя Боже когда-нибудь попасться мне на глаза. Ублюдок, во что впутать хотел! Тебе совет нужен? Изволь. Лучшее, что ты можешь теперь сделать, — вернись на тот обрыв и тоже грохнись с него.

Вытаращив глаза, Дронов посмотрел на пищавшую сердитыми гудками трубку. Впервые за эту довольно-таки кошмарную ночь ему стало по-настоящему жутко.

— Никогда не слыхал, чтоб он так разговаривал. Что это за Санаторий такой, если его сам Сэнсэй испугался!

А умник, который знать не знал, какой крепкий мужик Иван Пантелеевич, значения не придал. Пожал плечами:

— Все равно залечь на дно для нас не вариант. Надо Анну спасать.

— Марию, — из принципа поправил Сергей.

Стыдно стало, что так труханул. Дарновский хоть и хлюпик, но не раскис, дело говорит. Видно, не зря Мария его полюбила.

От этой мысли сердце противно сжалось, и страха как не бывало.

— Куда едем? Вон впереди шоссе. Налево в Москву, направо в область.

— В Москву, — велел умник. — Давай, жми на полный. Светло уже.

Ну, Сергей и нажал. Тачка у гебешников была что надо. Лучше «широкого». На посту ГАИ мент засвистел, замахал палкой, но когда разглядел номер, взял под козырек. Красота, а не езда.

Раз такое дело, Дронов вообще по встречке погнал, благо из Москвы машин ехало мало, всё больше из области, на работу.

На светофоре все-таки пришлось встать — по поперечному Антоновскому шоссе тоже шел поток.

От будки вразвалочку приближался регулировщик. Думал, как минимум червонец к нему приехал, а то и четвертак — за езду по встречке-то.

Это он номер не разглядел. Подошел со стороны пассажира, пузырь ленивый, просунул рожу.

Роберт ему прямо в нос развернутую корочку. Что, съел?

Гаишник башку из окна вынул, козырнул. Тут желтый свет включился, и Сергей дал по газам.

Едва отъехали, вдруг умник велел:

— Стой!

Дронов затормозил.

— Чего ты?

Лицо у Дарновского было не то злое, не то напряженное. И говорил он сдавленным голосом, коротко.

— Быстро! Выскакиваем. Голосуешь и сваливаешь. Давай!

Выпрыгнул из машины, как ошпаренный. Сергей за ним.

— Да чё случилось-то?

Умник стоял на обочине, махал рукой — и сразу же остановился «москвичок».

— Значит, так, — быстро-быстро и шепотом заговорил Дарновский, уже держась за открытую дверцу. — Ни к кому из тех, кого знаешь. Засядь где-нибудь и сиди. В семь часов вечера, у входа в Центральный Телеграф. Входишь туда, через минуту выходишь. Я подойду. Если не подойду — завтра. Послезавтра. И так каждый день. Шеф, поехали!

— Да стой ты! — схватил его за плечо Сергей. — Я с тобой!

— Нельзя. Слишком приметная пара.

Отпихнул, хлопнул дверцей и усвистел, темнила проклятый.

Девять тяжелых дней

Сергей, конечно, тоже замахал рукой. Почти сразу остановилась другая машина, «волга». Поехал Дронов в сторону Москвы, сам ничего не понимает. Вдруг сзади сирена и железный мегафонный голос: «К обочине! К обочине!»

Начальство на работу везут, что ли?

Он оглянулся.

По разделительной полосе, крутя мигалкой, неслись обыкновенные «жигули».

Нет, не обыкновенные.

Машина номер четыре, из вчерашнего списка! За нею еще три, оттуда же.

Пролетели мимо на дикой скорости — тоже торопились в Москву.

Парой минут раньше, и накрыли бы! Откуда Дарновский узнал что сзади погоня?

Загадка.

Другой вопрос: куда податься?

Деньги у Сергея, как всегда, при себе были, но не сказать, чтоб очень много: пара «франклинов» и пачка деревяшек.

Умник сказал, к знакомым нельзя. В гостиницу, надо думать, тем более.

— Давай к Курскому вокзалу, — велел Дронов водиле.

Это место, где приезжий человек задешево и без прописки может снять временное жилье — хоть на неделю, хоть на одну ночь.

У первой же бабки Сергей взял комнату в Измайлове, по пятерке в сутки.

— Тебе на сколько? — спросила она.

— Там видно будет.

И засел Сергей на съемной хате думу думать.

Во-первых, про Дарновского. Тут мешались злоба, надежда и страх: что если умник сбежал не только из-за погони? Вдруг он сообразил своими мозгами, подаренными Белым Столбом, как найти Марию, и хочет сделать это в одиночку?

Во-вторых, про непонятный Санаторий. Что же это за учреждение такое, если сам Иван Пантелеевич, человек влиятельный и бесстрашный, так испугался?

Короче, одни вопросы были у Дронова, ответов ноль.

Еле-еле дотерпел до вечера.

Ровно в семь вошел с улицы Горького на Телеграф. Потоптался там пару минут. Вышел обратно. Дарновского не было.

Значит, завтра.

На следующий день всё то же самое.

Утром и днем он просидел в четырех стенах, тупо глядя в допотопный черно-белый телек. В семь опять был у Телеграфа.

Голяк.

И на третий день, и на четвертый.

Паршиво стало Сергею, почти так же паршиво, как после первого исчезновения Марии. И всё сильнее крепло подозрение, что обманул его умник. Может, они сейчас вдвоем уже где-нибудь в Сочах или на Пицунде. Греются на солнышке, шашлыки едят, над доверчивым козлом посмеиваются. То есть не Мария, конечно, посмеивается, а гаденыш этот.

Чтобы можно было уснуть, вечером Дронов придумал снимать напряжение. Поздно, часу в двенадцатом, бегал по Измайловскому парку в полной темноте — в Режиме. Несся прямо через лес, быстро лавируя между деревьями. Это упражнение требовало полной концентрации, иначе расшибешься насмерть.

Иногда в стороны брызгали шпанята-малолетки или влюбленные парочки, напуганные вылетевшим из мрака зигзагообразным вихрем.

К себе в комнату возвращался вымотанный. Падал на кровать, засыпал без снов.

Утром продирал глаза, первым делом смотрел на часы — сколько осталось до девятнадцати ноль ноль.

Дарновский объявился только на девятый день, когда Сергей перестал надеяться.

Хитрый особняк

Он поднимался по ступенькам, не глядя вокруг, потому что ничего такого уже не ждал. Вдруг сзади по плечу — шлеп.

Обернулся — умник.

— Ёлки! — чуть не всхлипнул Сергей. — Ты где столько пропадал?

— Потом, — кинул Дарновский, поманив за собой.

Дронов за эти дни пообтрепался, купленная на рынке советская электробритва плохо пробривала щетину — в общем, так себе видок был, а очкастый Роберт гляделся гладко, ухоженно. Даже вроде бы духами от него пахло. Женскими!