Эмоции в розницу - Юлия Волшебная
Грег посмотрел на меня с едва заметной снисходительной улыбкой:
– У нас есть свои люди практически во всех сферах, Мира.
– И программисты? Специалисты по нейросетям и квантовым компьютерам?
– Конечно. И они тоже.
Я снова почувствовала, как кровь застучала в висках, и стало жарко.
Значит, и программу для эмпатов написал кто-то из нас, але́ксов. Никаких сомнений. Так может, и нет особой заслуги эмпатов в тех достижениях, что я им приписывала? Получается, они фактически всё делают за счёт наших мозгов? Ч-чёрт, как же всё сложно!
Я металась в ловушке собственных мыслей. Искала подвоха в каждом слове Грега, личной корысти в его действиях, но одновременно другая часть меня тут же находила всему оправдания и логичные объяснения.
Грег будто почувствовал, что меня гложет. Он накрыл мои руки своими ладонями в успокаивающем жесте и проговорил:
– Тебе нужно время, чтобы переварить информацию. Я не предъявляю к тебе никаких требований – просто стараюсь быть максимально честным и откровенным. Хотя мне будет безумно горько тебя потерять, если моя откровенность испугает и оттолкнёт тебя насовсем.
Я молчала, пытаясь унять многоголосый шум в голове.
– А ты не боишься, что… что кто-то из клиентов, с кем ты бываешь слишком откровенен, выдаст тебя Службам?
– Я знал, на какие риски иду, выбирая профессию, Мира. Уже поздно бояться: опасность – мой ежедневный спутник. Но ни один продавец эмоций не пойдёт на откровенность с клиентом, в котором у него есть хоть малейшие сомнения.
Что ж, одно я знала точно: чутьё Грега не подводило. Я никогда не смогла бы его предать.
После завтрака я стала собираться обратно в город, ещё толком не понимая, как вообще планирую жить дальше. Меня ждали неоконченные проекты, а кроме того и впрямь не терпелось обстоятельно проанализировать новую информацию и принять для себя какое-то решение.
Уже в прихожей мне на глаза попался резиновый мячик – игрушка Рика. До меня только дошло, что я не видела пса ни вчера, ни сегодня.
– Грег, а Рика всё ещё нет дома? Он в порядке? – обеспокоенно спросила я.
Грег широко улыбнулся, многозначительно глядя на меня:
– Вчера ты не заметила его отсутствие. Подозреваю, кто-то другой завладел всеми твоими мыслями настолько, что ты ничего не замечала вокруг? – он нежно провёл большим пальцем по моей щеке. – Тебе идёт, когда ты краснеешь. Это делает тебя чертовски сексуальной. А Рик в порядке, по-прежнему в доме у матери – не успел его забрать.
В этот раз мы прощались по-особенному: долгим, бесконечно нежным поцелуем, от которого предательски заныло внизу живота: какая-то часть меня настаивала на продолжении. И всё-таки необходимо было возвращаться в Центрополис.
* * *
Во время одной из наших последних бесед, Грег обмолвился, как тоскливо бывает возвращаться в пустые апартаменты, где его никто не ждёт.
– Именно поэтому, – говорил он задумчиво, – так приятно приезжать каждый раз в гости к матери или сестре, где дом всегда встречает приветливыми объятиями и добрыми улыбками. Расспросами о самочувствии и о том, как прошёл день. Чьими-то торопливыми шагами по ковру в соседней комнате. Дыханием жизни, которая с твоим появлением, словно бы, становится активнее и ярче. Одиночество давит на многих эмпатов так же сильно, как присутствие других человеческих особей поблизости на але́ксов.
Мне по-прежнему было сложно его понять: чудодейственная программа хоть и научила меня испытывать и распознавать многие чувства, но не научила в полной мере любить общество. Общество самого Грега я не брала в расчёт. И, разумеется, мне никогда не приходилось испытывать радости – или неудовольствия – из-за того, что кто-то меня ждёт в моих же апартаментах. До того самого момента, когда я вернулась из трущоб на следующий день после приёма.
Первыми меня встретили мужские электронные ботинки, стоящие в прихожей на подзарядке рядом со сменной парой моих собственных. Владельца лишней пары обуви я обнаружила бесцеремонно развалившимся в моём рабочем кресле. Его холодные светло-голубые глаза смотрели с вызовом. Так, словно хозяин здесь он.
– Здравствуй, Альберт, – со вздохом произнесла я. Мне даже не пришлось скрывать удивление.
Вначале.
Но через миг до меня дошло:
– Как… как ты обошёл систему идентификации?!
– Н-да, дочь, – он криво ухмыльнулся. – Мы слишком давно не виделись, и ты, похоже, совсем забыла, кто я, и какими возможностями обладаю. Хотя, тебе, пожалуй, простительно: ты ведь толком этого и не знала. Вот этот с виду неказистый кристаллик, – Альберт вытащил из нагрудного кармана комбинезона поблескивающий прямоугольник, – способен открыть любую дверь в ОЕГ. Совершенно любую.
«Ч-чёрт!», – тяжёлая волна осознания захлестнула меня, лишая внутреннего равновесия. Значит, я далеко не единственная, кто может проникнуть в это пространство, в чём я была так уверена ранее. И отныне я никогда не смогу чувствовать себя в безопасности в этих стенах.
– Зачем ты здесь? – я старалась не смотреть ему в глаза.
– Хотел спросить у тебя тет-а-тет, о чём ты думала, отказывая молодому господину Лобзовскому и покидая приём, нарушив процедуру?
– Я думала о том, – я старалась говорить как можно спокойнее, – что как гражданка ОЕГ имею право самостоятельно принимать решение о необходимости брачного контракта в моей жизни. И в ближайшие годы я не имею ни малейшего намерения менять свой семейный статус. На это у меня тоже есть право согласно Закону, который мы оба хорошо знаем. И вообще, почему ты делаешь ставку именно на меня? Насколько мне известно, у тебя есть ещё одна дочь, Инга. Так почему бы не подыскать подходящего партнёра для неё? Или ты уже…
– Право, говоришь? – Альберт прервал меня на полуслове. – Было, Миранда. У тебя было такое право до тех пор, пока ты этот самый Закон не преступила. А твоя сестра… Что ж, поверь, я был бы не против посодействовать ей в заключении выгодного контракта и не только… Да вот незадача: её давно нет в живых. Инга аннулирована.
«Аннулирована».
Отец произнёс это таким же ровным тоном, как и всё остальное, бесстрастно глядя мне в глаза, а мне в этот момент показалось, будто я снова нахожусь в кошмарном сюрреалистичном сне, и пол, вращаясь и дрожа, норовит уйти у меня из-под ног.
Я опустила глаза, понимая, что не смогу сохранить равнодушное выражение лица.
Вот так, между делом, я узнала о смерти единственной сестры, с которой так и не повстречалась. И теперь уже никогда не встречусь. И самым ужасным почему-то казалось то, что всё это время я считала её живой и даже пыталась представить, где она может
