Джон Кроули - Большой, маленький

Она лежала среди таблеток и микстур с закрытыми глазами, продолжая дремать. Потом она слабо ойкнула, привстала, села на колени и окончательно проснулась.

— Джордж!

— Тебе лучше?

— Не знаю, я спала. Это мне какао?

— Да. Что тебе снилось?

— М-м-м, что-то хорошее. Я проголодалась, пока спала. Ты не хочешь есть?

Софи вытерла рот кусочком розовой ткани, которую она выудила из коробки лоскутов.

— Мои сны были о далеком прошлом. Я думаю, что, наверное, из-за этого альбома. Нет, нет, тебе нельзя. — Она взяла альбом у него из рук. — Здесь грязные картинки.

— Грязные?

— Это мои фотографии, сделанные много лет назад. — Она улыбнулась, откинув голову назад жестом, присущим всем Дринквотерам и посмотрела на него сонными глазами.

— А что ты здесь делаешь?

— Я пришел навестить тебя, — сказал Джордж; однажды он уже видел ее и знал, что это была правда. Она не обращала внимания на его вежливость, казалось, она забыла его или вспомнила неожиданно о чем— то еще более важном. Ее рука, державшая чашку с какао замерла, не донеся напиток до рта. Потом она медленно поставила чашку, глядя на что-то такое, что он не мог увидеть. Она с трудом оторвалась от видения, рассмеялась быстрым испуганным смехом и крепко сжала руку Джорджа, как бы пытаясь удержать себя.

— Это все сны, — сказала она, изучающе вглядываясь в его лицо, — и лихорадка.

ОСИРОТЕВШИЕ НИМФЫ

Она всегда проживала лучшую часть своей жизни в снах. Она не знала большего удовольствия, чем этот момент перехода в другое состояние, когда все ее члены становились теплыми и тяжелыми и искрящаяся темнота опускалась на веки; двери открывались; ее сознание приобретало крылья и когти, как у совы и становилось совсем другим.

Начав с простого удовольствия, она возвела это до настоящего искусства. Первое, чему нужно было научиться — это слышать слабые голоса: это было все равно что идти в сопровождении ангела-хранителя с привидениями в страну Сна. Голоса шепчут тебе: ты засыпаешь. Секрет состоял в том, чтобы услышать их, но не обратить внимание — иначе проснешься. Она научилась слышать голоса и они сказали ей, что во сне она не получит никаких ран, которые были бы опасны для нее и она будет просыпаться живой и здоровой, она будет даже в еще большей безопасности в своей теплой постели. С тех пор она перестала бояться страшных снов. Она проходила сквозь самые страшные ужасы снов с удовольствием и пользой для себя.

Потом она обнаружила, что она была одной из тех, кто может проснуться, вырваться из липких объятий сна, а потом снова вернуться в тот же самый сон. Она также могла построить многоэтажные дома из своих снов, ей могло присниться, что она проснулась и всякий раз она говорила: ах, это был только сон! Но скоро она начала медлить с возвращением из своих путешествий, уходить дальше, возвращаться позже и реже. Сначала ее беспокоило, что если она проведет полдня и всю ночь во сне, она не сможет путешествовать во сне и ее сны станут неинтересными, короткими и повторяющимися. Случилось совсем наоборот. Чем глубже был ее сон, тем более грандиозным и изощренным становился вымышленный пейзаж, более полными и значимыми приключения. Как это могло быть? Откуда, если не из реальной жизни с ее книгами и картинками, любовью и привязанностями, дорогами и горами, могла она придумывать свои сны? И откуда могла прийти в сны эти фантастические острова, мрачные и широкие сараи, запутанные города, жестокие правительства, неразрешимые проблемы, смешные люди с убедительными манерами? Она не знала, и постепенно она перестала задумываться над этим.

Она знала, что реальные люди беспокоятся за нее.

Их заботу она ощущала даже в своих снах, но все это превращалось в напряженное преследование и в торжественное воссоединение — так она поступала с ними и их заботой.

А теперь она владела и вершиной мастерства, сочетая свою тайную жизнь и в то же самое время обходя стороной проблемы реальной жизни. Она каким-то образом научилась вызывать у себя состояние больной лихорадкой и ее жар вызывал горячечные, беспокойные сны. Окрыленная своей победой, она поначалу не обратила внимания на опасность этой двойной дозы; она слишком быстро выходила из беспамятства сна — позже это переросло в комплекс, не обещающий ничего хорошего — и возвращалась в свою постель больного человека с возрастающим чувством вины.

Только в состоянии бодрствования, в котором она иногда пребывала и в котором Джордж Маус и застал ее, она с ужасом понимала, что это наркомания, понимала, что она погибает, что она потеряна для реальной жизни, но не вполне осознавала еще, что зашла слишком далеко, чтобы вернуться, что единственный путь к возврату — это продолжить идти дальше, что единственный способ вызвать отвращение к наркомании — это потворствовать своим желаниям.

Она сжимала руку Джорджа, как будто осязание его плоти могло окончательно пробудить ее.

— Какие-то сны, — бормотала она, — это лихорадка.

— Конечно, дорогая, — мягко проговорил Джордж, — это горячечные сны.

— Я больна, — сказала Софи. — Я слишком много сплю в одном положении.

— Тебе нужен массаж.

Неужели голос выдал его? Она покачала своим длинным телом из стороны в сторону.

— Сделаешь?

Она повернулась к нему спиной, показывая, где у нее болит.

— Нет, нет, милая, — сказал Джордж, разговаривая с ней, как с ребенком. — Послушай, ложись сюда. Положи подушку под щеку — вот так хорошо. А теперь я сяду здесь, подвинься немного; дай-ка я сниму туфли. Так удобно?

Он начал массировать ее, ощущая горячее тело сквозь тонкую блузку.

— А что в этом альбоме? — спросил он, ни на минуту не забывая о нем.

— О, — с трудом произнесла она низким грубоватым голосом, так как в это время он легкими движениями нажимал на легкие, — это фотографии Оберона.

Ее рука выскользнула из-под одеяла и лежала сверху.

— Он сфотографировал нас, когда мы были еще детьми. Художественные снимки.

— А что это за снимки? — продолжал расспрашивать Джордж, прикасаясь руками к ее спине в том месте, где могли бы быть крылья, если бы они росли у нее.

Она подтянула одеяло и снова его сбросила.

— Он не знал, — проговорила Софи, — он не думал, что это грязные фотографии. Это не так.

Она открыла альбом.

— Ниже. Вот там. Еще ниже.

— Ого, — вырвалось у Джорджа. Когда-то он знал этих обнаженных детей.

— Давай лучше уберем это, так будет лучше…

Нарочито медленно она перелистала страницы альбома, прикасаясь пальцами к фотографиям, как бы желая ощутить тот день, прошлое, почувствовать плоть.