Виталий Бабенко - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 30

— Вы только выслушайте меня, в выводы делайте сами и не обязательно сейчас. — Клецанда потрогал свои усы и продолжит — Виновный должен быть наказан и будет наказан. Прекрасно! Но остальные, остальные!.. Я преклоняюсь перед Дидаскалом! Я преклоняюсь перед Учителями, сделавшими наш мир прекрасным и справедливым, насколько это сейчас возможно. Но, клянусь памятью первых Учителей, где же логика? Простая логика отношений требует, чтобы и десятку, в которую вы входили, лишили полного доверия, а значит, и вашего Учителя, и его десятку и так далее… Вы не находите?

— Не нахожу!

— Да? Но вы обратили внимание, что от здравого смысла до абсурда мы совершили путь всего в один шаг?

— А ведь вы не из Общественного Контроля, — сказал я, с бесцеремонным любопытством разглядывая Клецанду, — вы «персоналист!».

— Рад за вас, — быстро ответил он, — это упрощает дело!

Минуту или две мы молча смотрели друг на друга. Мне, наконец, воочию довелось увидеть «персоналиста». Не персонажа анекдотов курсантских времен, не сотую долю процента социографических справок (мелким шрифтом в специальном приложении для научных библиотек), а живого, натурального «персоналиста». Их на Земле и в Радиусе Обитания несколько сотен, ну, может быть, чуть больше тысячи. Даже не горсть, даже не капля… Но все-таки нормальные, полноценные люди, которые в какой-то момент отрекались от Десятки и Учителя, публично снимали с себя ответственность за других и отвечали сами за себя. Общество могло себе позволить такое отклонение, да оно и не обращало на них почти никакого внимания. Дети, правда, иногда спрашивали, до них доходили всякие слухи, но это было где-то рядом с жутковатыми сказками.

— Вы нам нужны! — заявил Клецанда. — Разумеется, до референдума дело не дойдет, но дискуссию мы затеем славную. К тому же безразлично, чем она кончится. Важен прецедент, понимаете? Если вы опротестуете…

Он говорил, уговаривал меня, а я молча смотрел, как он размахивает руками. Вдруг мне показалось, что он разыгрывает маленький спектакль, а сам наблюдает со стороны. Когда я окончательно уверился в этом, он на полуслове оборвал себя, улыбнулся и тихо сказал:

— Только не подумайте, что я подкапываюсь под основы бытия. Скорее всего вы никогда не будете с нами, но рано или поздно к вам придет мысль — а все ли возможности старой этики мы перепробовали, прежде чем ее сломать?

Мне стало скучно. И стыдно. Стыдно за его Учителя, пусть даже Клецанда и отрекся от него.

— Вам наверно трудно давалась История Разума? — участливо спросил я. — Могу вам порекомендовать отличный восстановительный курс.

— Благодарю! — спокойно ответил Клецанда. — Непременно воспользуюсь вашей рекомендацией. Но если вы считаете, что за какие-то тысячелетия индивидуальная ответственность исчерпала себя…

Не дослушав, я подошел к нему, взял за локти и, легко приподняв, отодвинул от входа.

— Сейчас я уйду, а если ваши авантюристы попробуют меня задержать, то… Словом, не советую!

— Куда же вы? — развел руками Клецанда. — Напротив, это я уйду. Вам совершенно незачем уходить. Вы что же, свою квартиру не узнаете? Впрочем, мы перенесли мебель в соседнюю комнату. Беспокоились за вас. Извините.

И вышел.

После гипнарка с координацией плоховато, но хорош же я!.. Заперли, заточили, ах, ах!

Включив окно, я несколько секунд смотрел на зеленое кольцо парка. Его наискось пересекал гребной канал, с высоты казавшийся темной трещиной.

На седьмой год мы переехали в Базмашен, в учебный центр. Родители остались в доме, место им нравилось. Встречались с ними раз в неделю. Дети врывались ко мне в любое время суток и по страшному секрету, разумеется, сообщали, что они придумали для воскресного подарка родителям и почему для него необходимо сию секунду и откуда угодно достать три килограмма орехов в шоколаде, двести метров нитинола, лимонную тянучку, губчатую платину и все такое…

Мурад, Семен и Лена дружили с соседней десяткой. У остальных тоже было немало друзей по школьному городку. У меня прибавилось забот. Много сил и времени забирало планирование — надо было срочно выяснять, кто из Учителей наиболее силен в Прекрасном Чтении, а кто — в Биофизике, решать, идти ли к ним на урок или приглашать их Десятку к нам, ломать голову, увеличить ли частоту таких посещений до двух раз в неделю, или, наоборот, пора на некоторое время локализовать учебный процесс…

Голова пухнет от массы сопутствующих дел, а тут вдруг вылезает Аршак с проблемами эн-формных логик, а ты сразу и не сообразишь, за что хвататься, матричную историю и математическую философию в Школе я вытягивал на пределе… Какое это было время! Тогда я встретил Лизу, до моего Выпуска оставалось четыре года, а ее — три. Но через год я вернул ей Слово, потом снова у нас наладилось, затем опять мы запутались… так, в общем, до сих пор ни я, ни она не разобрались, что кому надо. Каждый остался при своем Слове, с ним и распрощаемся… Не судьба… В последние годы все стало проще, и Лиза успокоилась, и я расслабился, но где ты, школьный городок?!.. Где ты, сентябрь?..

В десять лет у детей началось критическое осмысление мира. Ничего на веру не принимается, идет вторая волна вопросов, и среди них многократно и в самых забавных вариациях: неужели так трудно за всю жизнь Учителю воспитать десять человек?

Рано или поздно задается этот вопрос. Потом еще и еще раз. Главное, почувствовать момент, когда наступила пора рассказа об Учителях. Почему ими гордится человечество, какая лежит на них чудовищная ответственность за все и вся, и почему последнее слово всегда остается за Учителем, С этого начинается введение к курсу Истории Разума, который продолжается до выпуска. В это время Учитель начинает приглядываться к своим ученикам, чтобы за оставшиеся до выпуска годы успеть подготовить Первого и Второго, возможных кандидатов в Учителя. Сколько их отсеялось в школах, сколько отвели себя сами! Это не делало чести Учителю, но это честно, Учитель — не десантник, не разработчик и не мастер. Он не имеет права ошибаться. Если ошибся — не Учитель!

Пустяковая ошибка, и… Нет, Учителя не делают пустяковых сшибок, любая ошибка — конец! Но где, когда… Вывернуть Вселенную наизнанку, пустить время вспять, секунда за секундой просмотреть все скачала, найти неправедное слово, неверное действие… Кончено, бывший учитель! Сколько «бывших» наберется на наш век? Пять или десять, хоть отсчет веди! «Это был шестой год от провала бывшего учителя Шамиссо», — скажут историки, а курсанта будут понимающе кивать. Бедная усеченная десятка, бедный Мурад…