Алан Фостер - Между-Мир

Мы посылаем скаммеры, оборудованные специальной собирающей техникой, и они возвращаются с необходимыми животными и растительным сырьем.

— А можно мне посмотреть, где происходит это чудо?

— Конечно, конечно, — и Хансен увлек их за собой из столовой в производственные помещения. Там он показал им хоппер, где растения и животные местного происхождения смешивались с дорогими инопланетными питательными веществами, витаминами, ароматизаторами.

Борн внимательно рассмотрел листья ветвей и кустарников. Большая часть растений, которые великаны собирали себе в пищу, были просто небрежно ободраны, будто они неживые. И ничто из того, что было собрано, не было подгнившим. Все листья, ветви, плоды были здоровыми, среди них не было засыхающих или умирающих. Великаны не эмфолили, они просто брали то, что им нужно, без оглядки, легко, слепо. Лицо Борна сохраняло дружелюбное выражение, не мысли его были далеко не радужными.

После этого Хансен проводил охотников в комнаты отдыха, где даже Лостинг был ошарашен чудесами, предназначенными для развлечения на досуге. А вслед за этим похождением, специально предназначенным для того, чтобы впечатлить местных жителей, они отправились в лаборатории, где проводились исследования местных плодов, которые привозили из многочисленных полетов скаммеры.

Борна и Лостинга представили работникам станции, мужчинам и женщинам, занятым напряженным непонятным трудом.

— Маккей, — окликнул Хансен высокую худую женщину, одетую в темный лабораторный халат. Волосы у нее на голове были уложены в высокую копну.

— Хелло, шеф. — Голос у женщины был низкий. Темные глаза смотрели пронзительно. Она внимательно оглядела охотников. — Интересно. Значит, говорите, местные. Что ж, похоже, похоже.

— Если уж на то пошло, это Борн и Лостинг — великие охотники, — высокопарно представил их Хансен. — Джентльмены, это Ган Маккей, одна из наших лучших… Как… как вы их называете, Борн?.. Ах да, шаманов.

Это одна из наших лучших шаманов.

— Я слышался, что Жану и Тими удалось вернуться. Это они им помогли? — спросила Маккей.

— У вас будет возможность ознакомиться с их докладом, как только они достаточно оправятся для того, чтобы представить его, — заявил Хансен. — А сейчас мне хотелось бы, чтобы вы показали нашим друзьям то, что вам с Изидом удалось добыть из этих раковин.

Маккей кивнула, и охотники в сопровождении Хансена проследовали за ней по узкому проходу между скамьями, заставленными высокими, блестящими, туго притягивающими свет приборами, пока наконец не достигли дальнего конца стола. По одну его сторону стояли три больших ящика, сделанных из того же прозрачного материала, что и окна станции.

Они были доверху наполнены ветвями чаги. Борн заметил, что ветви были сорваны с совершенно живых кустов и были в полном цвету. Каждая из них была тяжело усыпана цветами с красной каймой и белой горловиной, но теперь они уже начали заметно увядать.

Женщина по имени Маккей открыла маленький ящичек и осторожно достала небольшой пузыречек.

— Здесь очищенный экстракт более чем двух тысяч цветов. — Она отвернула крышечку и предложила пузырек Хансену.

Тот отказался.

— Борн, а вы? — Маккей протянула пузыречек к Борну и объяснила, что нужно понюхать из открытого горлышка.

Борн так и сделал. Запах, поднимавшийся оттуда, был запахом чаги, только во много-много раз усиленным. Охотника закачало, но выражение его лица не переменилось.

— Я с этим знаком, — сказал он.

Маккей, казалось, была разочарована и повернулась к Хансену за поддержкой.

— Знаком. И это все, что он может сказать?

— Не забывайте, Ган, Борн живет среди этих ароматных цветов, он среди них ежедневно охотится.

Маккей что-то пробормотала про себя и заперла пузырек обратно в ящик.

— Зачем это делается? — спросил Борн Хансена, когда они переходили в следующую лабораторию.

— Должным образом очищенная и выстоянная, эта настойка в сочетании с другими лекарствами и стабилизирующими препаратами послужит основой нового сорта… — Хансен опять замялся, не зная, как объяснить охотнику это неловкое понятие.

— Все равно не понимаю, для чего можно использовать такое? — недоумевал Борн.

— Борн, этим будут пользоваться женщины, чтобы сделать себя более привлекательными, чтобы казаться более красивыми.

— Они любят запах смерти?

— Что это значит, Борн? — поинтересовался Хансен, несколько обескураженный замечанием охотника.

Он пытался с сочувствием относиться к совершенно естественному для дикаря отсутствию понимания. Но, похоже, его объяснение едва ли что прибавило Борну. А ведь Борн пытался уразуметь, честно пытался. Как и Лостинг. Но чем дальше шли они по этому дому, чем больше видели работу его обитателей, тем чуднее и непонятнее становилось им все окружающее.

Вот, к примеру, видели они три больших ящика, набитых цветущей чагой. Ветви были без эмфола, сорваны со здоровых, зрелых растений, и еще тысячи ветвей будут сорваны таким же образом только ради того, чтобы сделать маленький флакончик концентрированного запаха чаги. Ради чего? Ради того, чтобы излечить больного или накормить голодного? Нет, это будет сделано ради развлечения, и развлечения такого рода, которое выходит за рамки понимания двух охотников. На понимание всего этого у Лостинга ушло немногим больше времени, чем у Борна. Однако, когда и Лостинг осознал в чем дело, он был гораздо менее склонен скрывать свои чувства, чем его товарищ.

— Но это же ужасно!

Хансен к тому времени уже полностью успокоился и восстановился после всплеска эмоций Борна и уже был готов к повторному нападению.

— Я прекрасно понимаю вашу точку зрения, и в то же время я абсолютно убежден, что вы способны увидеть перспективы, которые это дает на будущее. Разве нет? — Хансен перевел взгляд с Лостинга на Борна. — А вы?

— Плохо не то, что вы срываете ветви и цветы чаги, плохо то, как вы их срываете, — медленно ответил Борн. — Вот если бы вы срывали чагу с эмфолом…

— Это слово я слышал от Логан, но я не знаю, что оно значит, Борн.

Охотник пожал плечами.

— Это не то, что нельзя объяснить. Просто человек либо эмфолит, либо не может этого сделать.

— Как же нам поступать? — спросил Хансен.

— Если вы крадете у чаги молодой побег, то тем самым вы крадете будущее у ее рода. Ведь родительское дерево все равно со временем погибнет.

— Да, Борн, но ведь в лесу, должно быть, очень много кустов чаги, — очень тихо, до странного тихо возразил Хансен. — Ведь ничего не случится, лес обойдется без нескольких.

— А вы обойдетесь без ног, без рук?

И тут на лице Хансена проступило понимание.