Александр Мееров - Сиреневый Кристалл

— Я должен согласовать этот вопрос с господином Ченснеппом.

— О, разумеется, разумеется, профессор. Мы будем ждать этого решения и, если оно будет положительным, с удовольствием примем у себя в Макими вашего сотрудника.

Мы с Мурзаровым переглянулись. В чем, в чем, а в допуске наших работников в Таркор Асквит, конечно, был меньше всего заинтересован. О наших делах он знал куда больше, чем мы о его.

Чем дольше продолжался обмен мнениями, тем больше мы убеждались в непоколебимости Асквита, в его намерении не уступить ни по одному пункту и настойчивом желании заполучить для Таркора плазму. Мурзаров прямо задал вопрос, будет ли передана в Макими какая-то часть зародышей, и представитель Ченснеппа ответил, даже не сославшись уже на необходимость проконсультироваться, категорическим отказом. После этого настойчивость Асквита, с какой он продолжал добиваться силициевого вещества, выглядела уж очень неприглядно, однако это его нисколько не смущало.

— Советский Союз, насколько мне известно, не делился с вами зародышами, — сыронизировал Асквит, — однако несколько граммов плазмы уже передано в Институт космической химии. Я не вижу причин, которые в данной ситуации препятствовали бы выделению плазмы моей стране.

— Как вам сказать, господин Асквит, — медленно начал доктор Ямш. Прежде всего позволю себе напомнить, что с научными учреждениями Советского Союза мы ведем совместную работу уже давно и плодотворно. Открытие, сделанное в Паутоанском университете, принадлежит в такой же мере советским ученым, как и паутоанским. Но главное заключается не в этом. Каждый из нас совершенно уверен, что полученная Советским Союзом силициевая плазма не будет употреблена во зло. Я старый человек, я на себе испытал благодеяния, щедро отпускавшиеся нашим островам метрополией, когда мы боролись за правду, за справедливость.

— Мне трудно принять ваши доводы, господин ректор. Деловым вопросам — а получение силициевой плазмы, на мой взгляд, вопрос сугубо деловой — очень мешают, как правило, высокие рассуждения о справедливости, правде. Я как-то по-другому, вероятно, воспринимаю все это, так как считаю, что правд столько, сколько людей, убежденных, что их правда самая правдивая.

С того дня, как состоялась эта беседа, прошло больше двух лет. Мне трудно вспомнить, как именно она кончилась. Помню только, что сражение продолжалось долго с равным неуспехом для обеих сторон. Асквит встречался еще несколько раз с Юсгором, с доктором Ямшем, с Хананом Борисовичем и со мной, оставаясь все таким же настойчивым, не уступая ни в чем в этой «холодной войне».

12. ТРУП БАОКАРА

Пасека. То густые, пряные, то едва уловимые, свежие ароматы цветов приносит чуть заметное дуновение ветерка. Пчелы собирают в улья нектар. Зной, тишина. Особенная тишина, когда все наполнено жужжанием миллионов насекомых. Это тишина умиротворенной природы, радующая душу, вселяющая ни с чем не сравнимый покой, так редко выпадающий на долю людей, постоянно живущих в городе. Покой разлит всюду, исходит от каждой травинки, от душистой, знойной земли. Все вокруг удивительно знакомое, все кажется очень родным, когда-то виденным. И действительно, если не смотреть в сторону моря, где у самого берега слегка покачиваются огромные задумчивые пальмы, можно на какое-то время почувствовать себя на родных южнорусских просторах. Но до них далеко. Тысячи километров. До Макими — двадцать. Каждое утро я и Севена выезжаем из Макими часов в пять утра и день за днем проводим на пасеке. Работы в университете так много, овладение плазмой требует столько сил и внимания, что многим моим коллегам начинает не нравиться мое «увлечение пчеловодством», но я упорно продолжаю добиваться своего.

В маленьком бамбуковом шалаше, крытом листьями веерной пальмы, у нас походная лаборатория. Думается легко и много. Севена своими тонкими, искусными, как у виртуозного хирурга, руками готовит пробы, и мы ставим опыт за опытом. Я склонился над шатким бамбуковым столиком, размышляя над записями в лабораторном журнале, сижу спиной к ее столику и слышу, как мелодично позвякивают в ее пальцах пробирки, кюветки, маленькие колбочки. В ее работе, четкой, слаженной, всегда чувствуется какой-то ритм. Я, не оборачиваясь, знаю, что вот сейчас она берет пробу, оттитровывает ее (размеренно, как бы в такт падающим из бюретки каплям, позвякивает о настольное стекло маленькая коническая колбочка), вот она ставит пробу и берет следующую. Так же, вероятно, она брала на оптический прицел едва показавшуюся в диких зарослях голову противника, спускала курок и досылала в ствол следующий патрон, по каплям копила в себе выдержку, терпеливо и настойчиво выслеживая врага. Слава о знаменитом партизанском снайпере летела куда дальше, чем ее пули. В те революционные годы ее называли Лесным Дьяволенком, и попадись она в руки противника… Но она не попалась. Оптический прицел от ее винтовки и до сих пор висит на циновке, прибитой над диваном Юсгора…

— Алексей Николаевич, пробы готовы. Будем начинать?

— Будем. Будем продолжать, Севена.

И мы продолжаем. Снова и снова. Я то надеюсь, то отчаиваюсь. Севена не только исполнительна, но и пытлива. Не так давно освоив технику лабораторных работ, она уже идет дальше, старается, как и все на Паутоо, учиться, каждый день радуется новому, так щедро теперь открывающемуся перед ней, и, главное, самым сочувственным образом относится к моим начинаниям, к стремлению во что бы то ни стало создать генератор запахов.

— Получится? — в этом вопросе столько надежды.

— А как вы думаете?

— О, конечно!

Сдержанная, скромная и неутомимая, она не только старается безукоризненно выполнить свою часть работы, но и поддержать меня и все же… Все же и ей мало слепой веры.

— Я плохо понимаю, Алексей Николаевич, в чем принцип генератора. Юсгор дал мне почитать протокол совещания, на котором утвердили программу ваших разработок, но там все так сложно. Я еще мало знаю. Нужно учиться, догонять упущенное в джунглях. Я учусь, но учеба идет не так, как хотелось бы. Трудно.

— Не отчаивайтесь. Все придет со временем. Ну, а разобраться в протоколе этом вам и в самом деле нелегко. Я постараюсь объяснить все как можно проще. Самое сложное понять, что же такое запах. Ученые еще ничего толком не знают о физической сущности запахов, недостаточно изучили механизм обонятельных органов. Попытки установить связь запахов с химической структурой и физическими свойствами веществ привели к созданию нескольких гипотез о природе возбуждения рецепторов обоняния, но ни одна из них не получила общего признания. Мне показались очень привлекательными работы профессора Фролова, который попробовал немного разобраться в этом и получил удивительно интересные результаты. Знаете, Севена, если вы положите немного меду у себя на открытом окне даже в большом, шумном городе и если в городе найдется хотя бы несколько пчел, они непременно прилетят к вашему окну. Что их привлекает?