Олег Шабловский - Форпост. Земля войны

– Здравствуйте, уважаемые, – носатая физиономия озарилась заискивающей улыбкой. – Как поживаете?

– Здорово, Карен. Твоими молитвами, – откликнулся Шевченко. – Далеко путь держишь?

– Вот, товар в спиридоновскую лавку везу: ложки, плошки, одежду женщины нашили.

– Не боишься один ездить?

– Днем не страшно, Витя-джан. У нас – как большая деревня, все друг друга знают, чужих людей не бывает. А от зверья отобьюсь. В прошлый раз шакалы за мной увязались, одного подстрелил, остальные отстали. А вот ночью я один в степь не сунусь.

– В новое селище не ездил? Что там за народ живет?

– Это которые недавно с запада пришли? Заезжал к ним как-то, бедно живут, почти ничего не покупают.

– Наведаемся, посмотрим, – Виктор тронул коня.

– Будь здоров, Карен, смотри, не спи больше, – осклабился Пермяков. – А то ишак по старой памяти в Железку увезет.

Некоторое время армянин смотрел вслед удаляющимся всадникам, а затем, забравшись в тележку, подстегнул длинной хворостиной ленивую животину и неспешно покатил дальше.

Часа через три такого неторопливого путешествия на горизонте блеснули металлом на солнце медленно вращающиеся крылья ветряка. Возница несколько оживился, и его оживление передалось ослику, который, почуяв скорый отдых и кормежку, побежал значительно быстрее.

Тележка съехала на хорошо утоптанную дорожку, огибающую скалу с пятиметровой сторожевой башней, выстроенной вместо наблюдательной вышки. Впрочем, сама вышка тоже никуда не делась, ее просто перенесли на верхнюю площадку башни, и на ней по-прежнему маячил часовой. Путник проехал вдоль высокой каменной стены Замка, оставил по правую руку открытые ворота крепости и, повернув налево, пересек небольшой, но добротно слаженный бревенчатый мостик через Переплюйку, на берегу которой расположились три бани-землянки. Чуть поодаль чадила дымком кузница, радуя слух задорным перезвоном молотков. Дальше дорога заканчивалась, упираясь в крепкие, связанные из заостренных кольев ворота в глинобитной ограде, окружающей значительно разросшееся Заречье. В поселке уже насчитывалось почти полтора десятка саманных хат с почти пятью десятками жителей, в основном первых переселенцев из бывших «Эмиратов». Из старожилов здесь оставались только Ковригины и Малиновские, занимавшие обширные подворья в центре.

Подъехав к одному из неказистых домишек, гордый сын кавказских гор остановился и спрыгнул на землю. От остальных строений дом отличался приколоченным к стене куском черного пластика, выдранного из автомобильной панели. Белой краской на нем было начертано: «ЛАВКА» и чуть ниже, буквами помельче: «Владелец – Агрелян и Ко». Хлопнула дверь, из хаты выглянула худощавая, высокая женщина, на вид, лет тридцати пяти – сорока.

– Здравствуй, Карен. – Она подхватила осла под уздцы и повела его в огороженный плетнем двор. – Как семья? Как дорога?

– Здравствуй, Анна. – Маленький армянин преобразился, надулся от важности и стал как будто даже выше ростом, теперь он был начальник, снисходящий до разговора с подчиненной. – Семья хорошо, доехал тоже хорошо.

– Вот и ладно, – закивала головой Анна, помогая распрячь и загнать в сарай строптивую скотинку. – Сейчас осла твоего накормим, напоим, да ты ступай в дом, откушаешь с дороги, что бог послал. Василий мой, со старшеньким, на рыбалке сегодня, младшая в школе, так что одна на хозяйстве осталась.

Пока женщина возилась в сарае, Карен вошел в дом, окинул хозяйским взглядом стену, где на многочисленных полках и крючках лежали и висели образцы товара: резная деревянная и расписная керамическая посуда, пошитые из шкур и кож пончо, безрукавки, штаны, мокасины и шапки. Одежда шилась в Торжке, в швейном цеху, где трудилось почти все женское население поселка. Одна из новых жен Фермера – Наталья, в прошлой жизни работала костюмером у злополучных «Фисташек» и, к счастью, смогла сохранить свои инструменты. Предприимчивый Агрелян предложил организовать совместный бизнес, взяв на себя приобретение сырья в Пограничном и сбыт товара. К нелегкому труду торгового представителя привлек своего земляка, которому доверял, почти как самому себе, Но только почти, потому что полностью бывший музыкальный продюсер не доверял никому.

Отдав должное нехитрой стряпне хозяйки, Карен вольготно уселся на лавке, откинулся на стену и неспешно, вальяжно заговорил, наконец, о цели визита:

– Я товар новый привез.

– Товар – это хорошо, – закивала суетящаяся у камина женщина.

– Ну а как прошлую партию продала?

– Вот, – женщина достала с полки и выложила на стол несколько монет, – рубль и тридцать копеек, у меня – как в банке. Сам видишь, торговля плохо идет.

– Вай-вай, – сокрушенно покачал головой торговец, – Анна, как ты меня огорчаешь! За что только хозяин тебе каждый месяц десять копеек платит? Такие деньги получаешь и совсем плохо торгуешь, а еще говоришь, в торговле раньше работала. Что я буду Ашоту говорить? Извини, Ашот, Анна деньги любит получать, а работать не любит, так?

– Что ты такое говоришь, Карен? – всплеснула руками женщина. – Сам же знаешь, чем мы живем: огород, охота, рыбалка. Откуда же деньгам-то у людей взяться? Если только кто на хуторе у Василь Семеныча или у Арнольда на ферме подрабатывает, у тех кое-какие деньжата водятся, да у нас в семье, спасибо Ашоту Александровичу, какая-никакая копеечка есть. А для остальных и пятак – целый капитал, хорошо на стол всегда есть что поставить, с голоду никто не умирает, а уж роскошествовать-то людям не на что.

– Ай-ай-ай, все сказала, одно только забыла. А Замок? У дружинников-то всегда денежки есть, они жалованье от казны получают. У вас поселок самый богатый, соль варят? – варят, в море ходят, мидии-шмидии, рыбу всякую берут? – берут. В кузницу даже с Лесозаводска люди приезжают, заказы делают, такого мастера нигде нет больше. Где же деньги-то, как не у вас? Кто хочет заработать, всегда заработает, а кто не хочет, будет на заднице сидеть и на жизнь жаловаться.

– Ну, придет дружинник или солевар, раз в полгода штаны себе новые купит, жена его горшок или плошку возьмет, так это же не каждый день бывает. Мука, крупа хорошо идут, так ты этих товаров мало привозишь, и на них Совет цены твердые установил, строго за этим делом следят. Да и сам помнишь, наверное? – Последняя фраза была произнесена с некоторой долей иронии.

Карен недовольно поморщился, воспоминания были не из приятных. Три месяца назад Агрелян, сговорившись с Фермером, не внял предупреждению Совета и в два раза поднял цены на муку и крупу, сославшись на плохой урожай. Реакция властей была стремительна, гнев – страшен, а суд и расправа – коротки. Правда, хитрый продюсер тогда, что называется, «отъехал», свалив всю вину на торгового представителя, и сам отделался лишь солидным штрафом. Несчастного Карена хмурые дружинники разложили на лавке, на центральной площади, а затем, при полном и молчаливом одобрении собравшихся зрителей вдумчиво и сосредоточенно отходили ивовыми розгами, напоследок предупредив, что в следующий раз спекулянт так легко не отделается.