Владимир Стрельников - ссыльнопоселенец - 2

— Ты для меня единственная, но раз другого выхода нет — я согласен. Только вот кольца надо. Блин, как-то все сумбурно, я хотел торжественную свадьбу, тебя в белом платье. А тут такое…

— Ничего, отпразднуем попозже, все едино, зажать свадьбу не получится. А сейчас… — Вера повернулась к заинтересованному народу. — Дамы и господа, мы имеем честь сказать вам всем, что я, Матвей и Шейла хотим пожениться. Соответственно, Матвей будет мужем, я старшей женой, Шейла младшей. Готовы ли вы стать нашими свидетялями?

— Во дают! — Восхищенно присвистнула Кетлин, а Полина удивленно покачала головой. Но ни от них, ни от парней я не почуствовал плохих эмоций. Удивление, внутренний смех, легкая зависть (это от новенького помощника, принятого на службу за время поего отсутствия. Я пока его имени даже не знаю. Но зависть восхищенная такая), чувство "горы с плеч" у остальных парней.

Потом начался сумбур. Снова появился Илья, показал мне большой палец, выражая свое согласие. Линда привела священника, настоящего. Круглолицый рыжеволосый ирландец, весь в веснушках, скромно одетый в простой черный костюм с белым воротничком. Неплохой мужик, я с ним даже разок пивка попил, отдыхая после морозной вахты. Его в сан рукоположили еще на воле. И почему-то не лишили сана после приговора.

Но для бывшего католического святоши это все даром не прошло, судя по всему. По крайне мере, для него многоженство (как и многомужество) не является грехом, ибо сказано "не возлюби жену ближнего своего", а вот количества жен, которых можно любить, вроде как не сказано. Впрочем, я не силен в теологии.

— Если кто может сказать против этого брака, пусть скажет сейчас, или молчит во веки веков. Я объявляю вас мужеи и женами, аминь. — Священник захлопнул библию, и внимательно поглядел на меня. — Понимаешь ли ты, сын божий, какую ответственность взял на себя? Ибо нести тебе эту ношу до конца жизни.

— Надеюсь. Что понимаю. — Я медленно кивнул, прямо-таки ощутив тяжесть этой самой ответственности.

Вот так, в результате короткого обряда я стал двойным мужем. Или мужем в квадрате, не знаю, как правильно сказать. И если честно, был этим здорово удивлен.

— Тогда можешь поцеловать своих жен, муж. — Неожиданно священник улыбнулся.

— До суда выпустить Шейлу не могу. Сам понимаешь. — Илья, хмыкнув, открыл дверь камеры. — Но невесту поцеловать можешь.

— Но после меня! — меня обняли за шею, и поцеловали. Ну да, Вера, старшая жена. Кстати, она на самом деле очень рада, вон, глаза светятся как синие алмазы. — А теперь иди, целуй Шейлу. И не стесняйся! — Меня подтолкнули в спину, но не сильно. Прислонив костыль к решетке, и ухватившись за верхнюю перекладину, я шагнул в камеру. Прислонился спиной к прутьям, и поглядел на смущенно шагнувшую ко мне девушку. Подал ей руку, сжал крепкую и горячую ладошку Шейлы, притянул ее к себе, и, заглянув в светящиеся надеждой карие глаза, поцеловал. Честно и от души.

— Ну вот. А ты сомневался. — Вера усмехнулась, и вытянула меня из камеры. — Хватит, это состояние у тебя надолго.

****************************************

Судят у нас в холле центрального отеля города. "Мариот" называется, скромно так. Пошло это дело с пор лихих и давних, когда наш судья со товарищи Звонкий Ручей еще только строили, и законы выводили. Отлеь, кстати, тоже память о тех временах, собран из тяжелых массивных бревен, высотой в целых два этажа. Бревна потемнели за почти сорок годов, но внутри все светло и весьма небедно. Здесь сейчас только весьма небедные купцы ночуют, и прочие богатенькие буратины. В это число так же обычно входят парни, прогуливающие добычу. А так купцов немного, а таких гулен у нас обычно хватает, то в "Мариоте" обычно дым коромыслом, бренчит пианино и визжат распутные девки. Кстати, почему-то серьезным купцам это все нравится. Может быть, дело в том, что здешние купцы такие же ссыльные, как и загульные парни? Бог его знает.

Но сегодня все чинно и серьезно. Вытащены из кладовой и расставлены тяжелые стулья для городского руководства и скамьи для народу попроще, две трибуны, для адвоката и обвинителя, стол, на котором лежит колотушка, для судьи, кресло для обвиняемой.

Народ рассаживается по скамьям, вроде как негромко переговариваясь, но в холле стоит гул. Щарий со своим помощником налаживает винтажную фотокамеру, настолько древнюю, что использует фотопластинки и вспышку с магнием.

Новость о том, что я, Вера и Шел поженились, пока еще не вышла на городские просторы, так что народ на Шейлу, уже сидящую на стуле под охраной пары помощников, смотрит по всякому. Кто с интересом, кто с жалостью, кто со злорадством. Не ангелы тут у нас живут, не ангелы. Я и сам совершенно не ангел.

Со мной и Верой постоянно здороваются, приходится постоянно приподнимать шляпу, и кивать в ответ. Ну да, все мужики в головных уборах, так уж тут принято. Учитывая, что на улице под тридцать минусов по Цельсию, а тут весьма тепло, то все мужчины надели шляпы и кепки. Но несколько трапперов сидят в своих мохнатых шапках, ну, у которых еще хвостик зверька на спину спускается. Это нечто вроде гильдейского знака. Если честно, то меня эти охотники сначала напрягли. Но никаких эмоций от них, кроме любопытства и неплохо спрятанного сексуального желания (а тут прилично красивых женщан собралось, на это мероприятие-то), я от них не уловил.

Скоро появился судья, сухой длинный старик в парике и мантии. Ну да, этому старому черту, в этом году вроде как уже сто двадцать исполняется. Он здесь, в ссылке, уже годов сорок семь. Вроде как, если не ошибаюсь. Впрочем, учитывая, что он из Метрополии, то он процедуру омоложения минимум дважды проходил. Как обычно у мужчин принято, в полста годов и в семьдесят. Некоторые богатеи и чаще проходят, прыгают до самой смерти эдакими вьюношами. Про женщин и говорить нечего.

Тут я вспомнил обмолвку Шел в тюрьме, когда она увидела Веру. Интересно немного, сколько годов моей первой жене? Так то максимум на двадцать пять биологического возраста выглядит, красивая здоровая молодая женщина. Но у Веры порой прорезается такое-этакое, позволяющее заметить весьма немалый жизненный опыт и весьма жесткий характер. Но, впрочем, мне то какое до этого дело? Вера меня точно любит, даже осталась после отмены приговора. Хотя, мне она призналась еще в том, что просто боится за свою жизнь там, на воле. Люди, которые ее "под танк бросили), как у нас на флоте порой выражаются, не успокоятся отменой приговора. И здесь Вера безопаснее, вот ведь какой парадокс.

Я ненадолго задумался, пропуская мимо ушей речь секретаря суда (горожане Звонкого Ручья против Шейлы Брауберг, и прочее бла-бла), и погладел по голове Герду, вздыбившую шерсть на обвинителя. Ну да, Вера к нему испытывает весьма отрицательные чувства, с этим сморчком у них какие-то серьезные размолвки.