Джеймс Блиш - «Если», 2002 № 06

— Ой!.. Ой!.. Ой!.. — один за другим вскрикивали лучники, а каждый новый выстрел на ширину кремневого наконечника сближал две вонзенные в дерево стрелы. И наконец, стрелы настолько сблизились, что эльф Мариэль вышиб их обе разом.

— Всех перестреляю! — крикнул он, спустив тетиву.

Выбитые стрелы упали вниз, на кучу уже использованных стрел, а искры, посыпавшиеся от удара, оказались так обильны, что раструшенная, излохмаченная кремневыми наконечниками древесина мишени загорелась.

Это был конец соревнований. Все эльфы были идеальными лучниками, не знавшими промаха, но победителем объявлялся тот, кто сумел поджечь пропитанную маслом мишень, а это уже дело случая, ведь самая хорошая искра может ничего не поджечь, особенно если вязкая древесина еще не вполне измочалена предыдущими выстрелами.

Дружный вопль встретил появление дыма, а затем и жаркого пламени. Участники стрельб бросились спасать стрелы, сваленные у подножия щита, лишь стрела-победительница, оставшаяся торчать в горящей мишени, пылала, словно вставленная в светец лучина. Таков был обычай: удачливой стреле позволяли сгореть, чтобы она не забрала себе одной всю эльфийскую удачу.

Эльфы разобрали стрелы, принялись разглядывать их, определяя меткость выстрела соперника. Вообще-то полагалось выбить предыдущую стрелу так, чтобы не повредить оперения, но это удавалось далеко не всем, и если владелец видел, что у его стрелы срезаны перья, то немедля сообщал об этом всем окружающим. Зато если стрела оставалась целехонька, то об этом объявлял сам меткий стрелок. Никому не приходило в голову обижаться, так что и Роман не сердился на всеобщий хохот во время его выступления. Когда люди смеются — это хорошо. И совершенно неважно, что это не люди, а эльфы.

Над долиной незаметно сгустился вечер, праздник затих сам собой. Это у людей с наступлением темноты веселье разгорается с новой силой. Народ собирается у костров, вечно живое пламя гипнотизирует и пробуждает в душе скрытые до той поры чувства. Эльфы не то чтобы не знали огня, но просто им не пользовались. С наступлением темноты они забивались в свои шалаши и дома, где безо всякого огня всегда было сухо и тепло, и вели долгие задушевные беседы с глазу на глаз. Именно этого времени ждал Роман, чтобы поговорить с Днетэлем. Потехе — время, а делу — свой, вечерний час.

По человеческим меркам уже давно настала ночь, но мерцающие глаза эльфов отлично видели в полумраке. Июльские ночи теплы, так что Роман и Анетэль устроились прямо под открытым небом, уселись, прислонившись спинами к грубому древесному стволу.

— Как ты жил все это время? — первым спросил Роман.

— Как всегда. Время летит незаметно, если не происходит ни плохого, ни хорошего, а с тех пор как мы договорились с людьми, не произошло ничего.

Роман кивнул головой, зная, что Анетэль увидит этот жест и истолкует правильно.

— А что у тебя? Ты говорил, вернешься, когда отыщешь, что хотел….

— Я вернулся, — коротко сказал Роман.

— Значит, ты отыскал Валинор… И что же, там действительно живут те, кого мы считаем умершими? И теперь нам надо уходить с Земли, чтобы освободить место людям?..

— Я никогда не собирался искать Валинор, потому что не верю в его существование. Я искал еще один, новый Лориэн, такой же, как настоящий, но не испорченный недобрым соседством. И я его нашел.

— И все-таки за звездным сводом может быть только Валинор. Ты ошибся, Кэрдан, валары обманули тебя. Они хотят, чтобы эльфы больше не жили среди деревьев. Но мы никогда не были покорны их воле, и поэтому мы останемся здесь.

— Тебя никто не тащит на небеса, — сказал Роман. — И никого из вас никто не поведет туда силой. Долина останется вашей, даже если здесь не будет жить ни один эльф. Люди так обещали, и обещание нельзя взять назад. — Роман не стал уточнять, что долина объявлена заповедником, и вовсе не потому, что здесь последнее убежище дивного народа. Небывалое число эндемиков сохранялось в нетронутых рощах, и биологи скорее позволили бы перебить самих себя, чем допустили бы в долину хищный топор. Правда, ботаники с зоологами тоже не могли как следует изучать живой мир долины, куда их не пускали. Но ведь и по окраинам тоже кое-что встречается, и добыча любознательных естествоиспытателей была велика.

— Расскажи, как ты искал эту землю и на что она похожа.

— А ты потом сочинишь песню о моих странствиях… — произнес Роман, не то спрашивая, не то горько усмехаясь.

— Песню я обязательно сочиню, — отголосок недоговоренности вселил в Романа призрак слабой надежды.

— Послушай, Анетэль, — начал Роман. Друга он называл полным именем, зная, что иначе тот попросту не поймет, что обращаются к нему, — ты помнишь, я уже рассказывал, что там, за небосводом нет никакого Валинора, куда могли бы уходить умершие. Но зато там есть множество земель, пустых и мертвых или населенных всякими существами, иногда похожими на тех, что живут здесь, но чаще — чужими и незнакомыми. На некоторых из этих миров можно жить, другие враждебны. За двадцать лет я облетел очень много таких миров и, если я хоть что-то понимаю, то нашел мир, который покажется вам родным. Но решить можете только вы сами. Если бы ты согласился полететь со мной…

— Я еще хочу жить, — с коротким смешком возразил эльф.

— Но ведь я был там и вернулся.

— Вспомни, как тебя зовут. Кэрдан Корабел, о котором поют в песнях, тоже плавал в Валинор и возвращался назад. Но никто из тех, кого он отвозил, не появился больше в родных краях.

Роман сидел, опустив голову. Вновь, в который уже раз он сталкивался с этим непониманием. Эльфы, прекрасные до совершенства, казалось бы, умеющие и знающие все, не могли понять самых простых вещей. Когда-то, еще в детстве, это казалось непостижимым, но теперь Роман знал жестокую истину. Многим и сейчас кажется странным, почему мудрые эльфы, одаренные от природы всяческими умениями, проиграли людям главную войну — войну за жизнь. Доморощенные знатоки списывали это на некое благородство дивного народа, не позволявшее эльфам использовать многие бесчестные приемы, которыми сполна пользовались люди. Хотя никакого особого благородства за эльфами замечено не было. Долина Лориэн недаром носила прозвище Чертово Урочище, а эльфы до самого недавнего времени заслуженно считались представителями самой вредоносной нечисти. В прошлые века две расы били друг друга, как и полагается двум близким видам, занимающим одну экологическую нишу, и эльфы деликатничали ничуть не больше людей. Это теперь победители-люди могут позволить себе благородство, а эльфы и сегодня всего лишь обещали не убивать людей без уважительной причины. Им было невероятно трудно перейти на иную ступень общения. И дело тут не только в необычайном долголетии дивных, которое неизбежно делает их консерваторами, но и во множестве достоинств и умений, изначально присущих эльфам.