Гоар Маркосян-Каспер - Четвертая Беты

— Дина, ты посмотри, какая удача! — один из парней разогнулся и обернулся к Дине, разглядел ее спутников и улыбнулся. — Привет, Маран… Поэт?! Ты вернулся! Когда ты нам споешь? Мы истосковались по твоему голосу.

— Скоро, — улыбнулся Поэт в ответ. — Надеюсь, Старый зал еще цел?

— Цел, — ответил парень, неожиданно нахмурившись. — Цел и всегда будет цел. Мы больше не позволим взрывать залы и дворцы.

— Сначала их надо восстановить, — сказала Дина озабоченно.

— Восстановим. Ты посмотри, как нам повезло. Фундамент в полной сохранности. Даже стены нижнего этажа большей частью уцелели. Правда, их все равно придется перебрать, но зато фундамент… Не представляю, как так могло получиться.

— Очень просто, — вмешался в разговор коренастый, крепкий, чуть лысоватый мужчина средних лет. В руке у него был карандаш, которым он делал пометки на одном из разостланных листов, надо полагать, проекте. — Взрывчатка была заложена не в фундамент, а много выше.

— В перекрытие второго этажа, — сказал Маран.

— Может быть.

— Не может быть, а точно.

— Раз ты в курсе этих дел, будь так любезен, объясни, почему не осталось обломков внутреннего убранства дворца? — спросила Дина с легким оттенком враждебности в голосе. — Мебель, картины, масса всяких мелких предметов, не могло же все это обратиться в пыль?

— Не могло, — согласился Маран.

— И куда же все делось?

Вместо ответа Маран поискал глазами кого-то. Санту? Тот отошел немного назад и стоял в центре пустого пространства, стараясь, наверно, держать в поле зрения как можно больше предметов и перемещений.

— Санта! Иди сюда. Договорись с Диной, отвезешь ее на улицу Фетан. — Он повернулся к Дине. — Там все, что удалось спасти. И мебель, и все остальное, даже панели, мы успели снять большинство панелей, все стеклянные и часть деревянных.

— Маран! — Дина схватила Марана за руку и заглянула ему в глаза. — Почему ты молчал? — Неожиданно по ее щекам потекли слезы, она окинула окружавших ее мужчин сердитым взглядом и, закрыв лицо руками, бросилась бежать.

— Ну что ж, пойдем посмотрим, как тут идут дела? — предложил Маран и направился к ступеням дворца, уже расчищенным от обломков.

— Ух, — сказал Поэт, — вот это я понимаю. Хотел бы я знать, какой дурак придумал, что аскетизм лучше, чем комфорт.

Дан открыл глаза.

— Неплохо устроился, а? — Поэт перекатился с одного края широкого дивана на другой. — Правда, Маран всегда питал пристрастие к маленьким житейским удобствам, так что в злоупотреблении властью его вряд ли можно обвинить.

Дан хотел было возразить… в конце концов, стремление к удобствам еще не повод для того, чтобы водвориться в императорском дворце… но поленился, и потом, должно же правительство где-то расположиться…

— И все-таки, Даниель, друг мой, что такое действительно удобная постель, я понял только у вас на базе. Неужели нужно еще двести лет, чтобы мы стали спать в таких постелях?

— Не думаю, — усмехнулся Дан. — По-моему, этого можно достичь значительно быстрее.

— А какие там кресла, — мечтательно обратился Поэт к вошедшему в комнату с полотенцем в руках Дору. — А какой душ!

— Может, вы оторвете от постелей свои драгоценные задницы и перенесете их пока в те кресла, которые производятся в Бакнии? — осведомился Дор. — Или вы собираетесь валяться до вечера? А то мне некогда…

— Ладно, ладно, встаю, — проворчал Поэт, вылез из постели и босиком зашлепал к окну, выходившему на ободранный сквер, за которым просматривались неприглядные двухэтажные дома. — Некрасивый город Бакна, а, Дан? Бездуховный. Особенно теперь. Раньше в этом море безобразия попадались островки прекрасного. Но поскольку большую часть особняков снесли… Обидно. Дор, а Маран не вернулся еще?

Дор энергично помотал головой.

— Что делается! — Поэт комическим жестом воздел руки к небу. — Всего несколько месяцев меня не было, и пожалуйста, женщины предпочитают мне Марана. Правда, если говорить откровенно, такое случалось и раньше, ведь этот негодяй красив, чего, увы, не скажешь обо мне… но только до того, как я спою. А тут и спел, и все же мне предпочли Марана.

— Так проходит земная слава, — сказал Дан.

— Не говори… Ничего, ничего… Завтра я пою в Старом зале. Спою, а потом уже увидим, проходит она или нет, эта самая слава, — он гордо подбоченился.

Дан только улыбнулся.

— Зря Маран пошел с ней, — неожиданно сказал Дор.

— Почему? — удивился Поэт. — Девочка была что надо. Я бы и сам побежал… если б позвали меня.

— Ты — другое дело, — отрезал Дор. — Ты свободный человек.

— А он кто? Раб?

— Не раб, но… — Дор замялся.

— Но кто? Договаривай. Не знаешь? Тогда я тебе скажу. Он мужчина. Молодой и здоровый. К тому же… — Он покосился на Дана и прервал предложение на полуслове. — Чего ты от него хочешь, чтобы он вел жизнь кастрата?

— Он может жениться, — упрямо заявил Дор. — Пойми, он на виду. Он — первое лицо. На него смотрят. Равняются. Кстати, запрет на разводы отменили.

— Ловко, — присвистнул Поэт. — Значит, по твоей системе, как ему приглянется женщина, он должен на ней жениться, а как разонравится — развестись? Так? Хорошенький образец для подражания!

Дор смутился.

Поэт укоризненно покачал головой.

— Опять ты за свое! Дор, ты же обещал больше этой темы не касаться! Обещал или нет?

— Да! Но ведь ситуация изменилась…

— Не в этом отношении.

— Поэт! Я знаю, что я прав. Я подумаю и объясню тебе…

— Хорошо хоть ты понял, что иногда не вредно и подумать.

— Скажи это своему хваленому Марану, который среди ночи отправился неизвестно с кем и неизвестно куда.

— Вот! Это другое дело. Так и скажи, что тревожишься за него. Что ее могли подослать. А то заладил… А может, действительно дело нечисто? А, Дан? Что скажешь?

Дан задумался, припоминая подробности вчерашнего суматошного дня.

Утро… Утро они провели у дворца Расти, потом втроем, Маран отослал-таки упиравшегося Санту, бродили по городу, почти такому же безлюдному, как в былые времена, только чуть чаще попадались на глаза одиночные прохожие, да как будто стало немного больше лавок и баров, о существовании которых говорили, впрочем, лишь открытые двери и почти незаметные вывески. Это была все та же серая неприглядная Бакна… и все-таки у Дана не проходило ощущение какой-то перемены. Какой? Он долго тщился понять, в чем дело, пока наконец его осенило. Ставни! Вечно закрытые ставни однообразных бакнианских строений были распахнуты, кое-где виднелись занавески, поблескивали стекла, и дома уже не казались нежилыми. Маран несколько раз останавливался у заколоченных витрин, огорченно припоминая роскошные магазины и рестораны императорских времен, которые хорошо бы восстановить, если б нашлось, чем в них торговать, раздумывал вслух над тем, где бы воссоздать парки Бакны… Дан наконец узнал что на месте первых Домов находились великолепные парки, мысль снести дворцы пришла к Изию не сразу, прежде он пустил под топор старинные парки с вековыми деревьями… Поэт сначала слушал молча, потом втянулся и принялся рассказывать Марану про базу. Дан не вмешивался, ему самому было интересно… Восприятие людей и вещей Поэтом почти не отличалось от его собственного, в который раз он с удивлением и некоторым недоверием подумал: «До чего же они все-таки похожи на нас»… Да, открытие Торены еще больше укрепило позиции сторонников антропоморфизма, уже добрую сотню лет доказывавших, что разумное существо обязательно должно быть человекоподобным, а ведь они имели в виду всего лишь ноги, руки и голову, когда обнаружили гуманоидов Перицены, удивились даже они, столь полное внешнее сходство было скорее из оперы теологов, человек-де венец творения, по образу и подобию и так далее, хоть в бога поверь, единого и вездесущего, кто-то, наверно, и поверил, правда, не он, Дан… А ведь с анатомией периценцев в силу объективных трудностей, связанных с отсутствием специальной аппаратуры, удалось познакомиться пока лишь весьма поверхностно, а тут… Эд говорил, что организм торенца устроен практически так же, как человеческий. Мелкие различия типа чуть больших размеров желудка и несколько менее длинного тонкого кишечника, или каких-то деталей строения сетчатки, можно сказать, не в счет, а теперь Дан в очередной раз убеждался в том, что и по образу мышления между ним и бакнами почти нет разницы… Правда, напомнил он себе, кроме Перицены и Торены есть еще Вторая Гаммы Водолея, но, наверно, это то самое подтверждающее правило исключение… Но он, кажется, отвлекся. Что было дальше? Незаметно они обошли чуть не весь город. Постепенно людей на улицах стало больше, некоторые гуляли с детьми, Дан впервые смог, как следует, разглядеть бакнианских детей, прежде их даже в деревне не было ни видно, ни слышно… они ничем не отличались от земных, разве что были худее и бледнее, и, конечно, помельче… Потом пошли к Дине Расти, у Дины их нетерпеливо поджидал Дор, пока Дор с Поэтом обнимались и обменивались довольно бессвязными радостными восклицаниями, Маран уснул, сидя в кресле, чтобы не мешать ему, Дор и Поэт отправились на кухню, Дан же предпочел остаться с Диной. Расспросив о Нике, поахав и поогорчавшись — «ну скажи, Дан, какая ей тут может угрожать опасность?» — Дина отвела его в соседнюю комнатку и стала показывать работы Лея. Когда Дан спросил, как они сохранились, Дина смутилась. «Откровенно говоря, до сегодняшнего дня я об этом не думала, Маран прислал мне их вскоре после того… ну когда выяснилось начет Лея. Мне и в голову не пришло, прислал и прислал, наверно, валялись где-нибудь, я только после утреннего разговора сообразила, что, возможно, их непросто было сохранить, как ты думаешь?» «Думаю, что непросто», — согласился Дан, и Дина, мучительно покраснев, призналась: — «Наверно, я была к нему несправедлива, Дан. Я просто дура. Венита сам мне рассказал, как Маран выкрал его из с каторги… прямо какой-то визор с погонями!.. а я, идиотка, вместо того, чтобы порадоваться за Вениту… и за Бакнию, потому что Венита — это гордость Бакнии, когда-нибудь она осознает это сполна… я надулась — а почему не Лея? А сейчас я думаю, что за одну эту картину Вениты… ты был у Марана в кабинете? Венита говорил, что по приговору она подлежала сожжению, а Маран подсунул вместо нее что-то никчемное. Я представляю, что с ним сделал бы Изий, если б ему донесли»… Работы Лея были, в основном, графикой, в технике Дан не разобрался, Дина показала ему нечто, похожее на цветные мелки, но на полотне… а рисовали на полотне, обработанном каким-то специальным составом… на полотне не было ничего, похожего на мел, тонкие и вместе с тем сочные штрихи… Позднее был скромный обед, потом Поэт, наконец дорвавшийся до своей ситы, пел песню за песней. Уже на исходе вечера они вчетвером вышли от Дины и, побродив немного по улицам среди теперь уже довольно многочисленных прохожих, зашли в хорошо знакомый Дану бар у дворца Расти. Здесь все было по-прежнему, Поэта приветствовали шумными криками, и он, даже не присев за столик, принялся петь, прислонившись к стойке. Маран, по-видимому, больше всего желавший остаться неузнанным, прошел в самый темный угол, поманив с собой Дана. Через минуту подошел и Дор, неся в одной руке чашки, в другой круглую пластиковую бутылку тийну. Потом… что же потом? Дан напряг память, это было нелегко, проклятая тийну, и ведь выпил он совсем чуть-чуть, напиваться до скотского состояния было не в здешних традициях, но на Дана тийну действовала как-то не так. Поднатужившись, он все-таки вспомнил. За соседним столиком сидели три женщины, одна из которых неотрывно глядела в их сторону. Дан не сразу понял, что она смотрит на Марана, в полутьме точное направление взгляда ее темных глаз было трудно определить, тем более этого не мог уловить Маран, который сидел к ней в профиль, и все же в какой-то момент Дан увидел, как Маран замолк на полуслове и повернул голову в ту сторону, по странному совпадению именно в этот миг кто-то крикнул: «Зажгите верхний свет, мы хотим видеть Поэта!», буквально через секунду вспыхнули плафоны на потолке, и Дан получил возможность во всех деталях разглядеть не только бледное лицо с тонкими чертами, но и выражение темно-синих глаз, устремленных на Марана. Он сразу понял, почему повернул голову Маран. В первое время, когда их с Никой неудержимо влекло друг к другу, но жили они еще врозь и встречались в таких же почти местечках, ему не раз случалось испытывать подобное — бывает, что физически ощущаешь желание другого, какая-то обжигающая волна… Так, что дальше? Поэт продолжал петь, все слушали, в какой-то момент Дан заметил, что две из сидевших за соседним столиком женщин исчезли, и странная незнакомка осталась одна. Перед ней стояла чашка, к которой она не притрагивалась, а откинувшись на спинку стула и чуть наклонив голову, продолжала упорно смотреть в их сторону. Наконец Поэт устал, оборвал пение, перехватил инструмент в правую руку и, не обращая внимания на аплодисменты, пошел к друзьям. Верхний свет погас, Маран вдруг одним глотком допил свою чашку и встал. Не раздумывая больше, он подошел к соседнему столику, пододвинул стул и сел. Момент, когда они ушли, Дан пропустил, просто через некоторое время заметил, что за тем столиком никого нет. Больше, чем неожиданное исчезновение Марана, его поразила реакция Поэта и Дора. Ни разу не оглянуться в ту сторону, не обмолвиться ни одним словом, не позволить себе ни одного намека, от чего вряд ли удержались бы приятели Дана в любой мужской компании на Земле, продолжать, как ни в чем не бывало, потягивать тийну, говоря о вещах, невероятно далеких от недавнего эпизода — не странно ли? Дан с трудом удержался от вертевшейся на языке реплики… черт их знает, может, здесь так принято? Может, для бакнианок естественно открыто выражать свои… гм… Он вспомнил более чем откровенные взгляды, которые бросала на него Нила… а ведь в первое время бакнианские женщины казались ему до тошноты целомудренными… Наконец до него дошло, что, в сущности, мир бакнианских или, если угодно, торенских страстей до сих пор в поле его зрения не попадал. Страстей — или?.. Может, это было притворство? Нет, пожалуй, все-таки подлинное чувство…