Сергей Гомонов - Плата за души (Книга 2)

- Очень удобные высоты для снайперов - здесь и здесь, говорил Влад, указывая на карте места, изображавшие в картографической проекции два горных склона над руслом реки, которую местные жители называли "Белка". - Вот эта - вообще идеальна, - ничего не значащий волнистый кружок по его рассказам обозначал обрыв почти над лагерем (с этого места была видна практически вся база - находка для снайпера!).

- Если об этом знаешь ты, то грех о том же не знать и "духам", - проворчал Афганец.

- Конечно, они об этом знают, - без тени сомнения сказал Ромальцев, - и мы знаем, что они об этом знают. И знаем, что делать в связи с этим...

Володька посмотрел на него долгим взглядом и наконец кивнул.

За день до операции Влад предложил себя в качестве "пушечного мяса". Никто не сомневался в "неправильности" Влада, но ожидать от него такого сумасшедшего поступка не мог даже Афганец.

Миссия смутилась. ЗАЧЕМ?! - мучил всех вопрос. Пара недель - и все можно утрясти без таких жертв. Зайцев, лично приехавший в Инчхе, тщетно пытался убедить в этом Оборотня. Тот был непреклонен:

- Две недели - это целая вечность. За две недели изменится столько, что мы будем страшно жалеть...

Переубедить его было невозможно. Самурай ворчал, что, мол, черт с ним - хочет мужик задницей рисковать, так чего ему мешать? Недолюбливал он Ромальцева почти в открытую и откровенно хотел, чтобы все было по-старому: чтобы ими верховодил не кто-то "слева", а испытанный и проверенный Афганец.

Тем не менее, даже если речь шла уже не о спасении жизни самого Оборотня, нужно было позаботиться о чистоте непосредственно операции: если жертвенного агнца приносят впустую, то для чего было затевать сам ритуал?

В "штабе" Зайцева и "генерала" была изобретена более или менее достоверная "легенда".

Было решено, что Влад работает в российском представительстве той же Миссии и занимается непосредственно процессом передачи заложников. Провел он уже якобы около десятка подобных операций, не только в Чечне, и обе стороны остались довольны.

Стоит, однако, заметить, что боевики подозрительно отнеслись к этому новшеству, но слишком уж соблазнительной им показалась перспектива задержать у себя вместо французов русского "сорвиголову", тем более, после того, как оба их соотечественника тоже уже будут возвращены в их теплые объятья. Влад был, наверное, единственным, кто верил, что "легенда" оправдает себя и что алчность бандитов возобладает над здравым смыслом: они считали себя полноправными хозяевами гор и жизней тех, кто в этих горах живет. Какой-то паршивый миссионер не мог сделать им ничего...

На операцию Влад мог позволить себе только сюрикен "звездочку" с краями, как у бритвы, спрятанную в специальный карман с внутренней стороны ремня джинсов. Различные варианты ситуации были проиграны каждый по пять раз, и Володька-Афганец остался удовлетворен действиями Оборотня.

На следующий вечер все действующие фигуры заняли свои места. Почему-то лишь Хусейн чувствовал смутное беспокойство за судьбу лидера. Остальных, в принципе, интересовал только благополучный исход дела. Горцу уже несколько дней подряд снился сон; вначале он не придавал ему значения. Ему снилось, словно он смотрит анимационный фильм про Маугли и часто беседует с нарисованным вожаком стаи волков. Но раз от раза волк становился все более реальным: в первом сне он был изображен в стиле примитивизма, как нарисовал бы пятилетний ребенок, а затем - все более и более мастерски. И вот, в последний раз, непосредственно перед отправкой в Беной, Хусейну привиделся все тот же Акела, но теперь в каждой шерстинке его серебристо-седой шкуры играл солнечный луч, на потрепанных былыми ранами сухощавых лапах были жесткие и шершавые, как наждак, подушечки со стесанными от долгих блужданий по земле когтями, глинисто-непрозрачные глаза смотрели выжидательно, но не враждебно. Он царственно возлежал на пригорке, сложив крест-накрест передние лапы, и о чем-то тихо, на человеческом языке, говорил Горцу. О чем шла речь, Хусейн не запомнил после пробуждения, но сон показался ему тревожным. Поговорить обо всем этом ему было не с кем, а сам Оборотень, который, как казалось Усманову, имел какое-то отношение к этому, уже уехал в Сержень-Юрт. Парни готовились к переброске и общались мало чаще всего грубоватыми, короткими замечаниями либо знаками. Перед отъездом Хусейн долго смотрел на мрачный Каспий и не к добру причислил выброшенного на береговой песок труп молодого тюленя: ночью случился шторм, и зверя, почему-то потерявшего ориентацию в темноте, расшибло о дальние эстакады. Не хотелось кликать плохие мысли, но так уж вышло, что все вокруг после этого сна склоняло его к предчувствиям неблагополучного завершения операции. Правда, перед въездом в Ичкерию Горец все-таки сумел стряхнуть с себя дурные мысли и сосредоточиться.

Тем временем Влад уже был в Сержень-Юрте. Вместе с Зелимханом Ахмедовым (тем самым, на кого предстояло обменять французов) и двумя оперативниками они выбрались на встречу с боевиками в тупиковой ветке, отходящей от шоссе и заваленной горным оползнем: в этом году их было особенно много - то ли из-за землетрясений, то ли из-за бухающих выстрелов "Града", частенько раздававшихся теперь в этих краях, то ли просто от того, что изнасилованной земле невыносимо стало терпеть своих кровожадных детишек и тех, кто с ними грызся. Она словно нарочно хотела быть как можно страшнее, чтобы никто уже не претендовал на ее былые красоты. Неизвестно, думал об этом Влад, либо его голова была занята иными мыслями, но одно точно: где-то в подсознании все это вертелось и у оперативников, и даже у отупевшего от заключения Ахмедова.

Возле самой осыпи их поджидал армейский джип боевиков. Здесь Ахмедова и Ромальцева передали в руки чеченцев, и для последнего дороги назад отныне не было. Ахмедов оживал все быстрее и быстрее. Получив автомат, он радостно вертел его в руках и даже дал очередь по стае ворон, круживших над деревьями и не успевших убраться за спасительный перевал. Две птицы упали на землю, остальные с карканьем рассыпались во все стороны и очистили быстро темнеющее осеннее небо. Шофер что-то сказал Зелимхану, и они невсерьез поцапались, перемежая чеченские слова с русскими. Из их короткой перепалки Ромальцев, которому уже завязали глаза какой-то лентой, случайно оказавшейся в кармане его куртки, понял, что шоферу не хочется, чтобы Ахмедов лишний раз шумел.

Два боевика остались, чтобы проконтролировать действия оперативников. Все четыре человека были напряжены и готовы чуть что схватиться за "узи", но все-таки белый флажок давал какую-то призрачную гарантию, что этого не случится. С этими двумя чеченцами этой ночью произойдет кое-что, о чем они еще не догадываются: никто из врагов не должен оставаться в живых после того, как увидел истинное лицо Оборотня. А то, что это был именно Оборотень, они, несомненно, сделают вывод сегодня же, узнав о падении лагеря в Бенойском ущелье.