Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его

— Мне дали понять, сеньор, что он не отказывается сотрудничать.

— Сотрудничать? Слово-то какое! Пока что его показания под присягой заняли уже пятьдесят машинописных страниц. Мы не в силах заставить его замолчать. Вначале мы были склонны верить его показаниям, но потом он имел наглость заявить, что замешан в преступлении, совершенном на фосской электростанции. Это же означает, что нам придется это дело пересматривать. Я вас спрашиваю, лейтенант, можете ли вы представить себе его главарем какой-нибудь организации? Старый негодяй. Вы бы видели при этом выражение его глаз. Он постарается причинить нам как можно больше неприятностей. Между прочим, о Молине ничего нового не слышно?

— У одного типа по имени Гомес, он же Кабрера, владельца маленькой палатки на берегу, было обнаружено несколько досок от пропавшей лодки. Он показал, что нашел обломки лодки среди скал. — Кальес кое-что припомнил. — В этом месте, сеньор, не раз прибивало к берегу трупы. Наверно, их сносит течением.

— Но на этот раз трупа не оказалось?

— Гомес говорит, что трупа не находил, хотя сам он одет в то, что снимает с утопленников.

— А на него можно положиться?

— Нет, сеньор, он интеллектуал.

— Кто?

— Интеллектуал. Человек с очень темным прошлым. Первым делом, мы выяснили, он дезертировал из рядов националистов и перешел к красным. Он возглавлял у них один из отделов пропаганды.

Полковника передернуло.

— Все это время ему удавалось заметать следы, симулируя потерю памяти. Но мы его живо вылечили.

— Вы добились от него толку?

— Прямо скажу, за всю мою службу в полиции я не сталкивался с бо́льшим упорством.

— В общем, это как раз тот человек, который мог бы помочь Молине скрыться.

— Если бы он имел возможность, сеньор, уж конечно помог бы! Только все здешние говорят, что в таком месте обыкновенному пловцу не уплыть далеко.

«Большего обо всей этой загадочной истории мы, пожалуй, и не узнаем, — подумал полковник. — Потянули сорняк за стебель, он сломался у нас в руках, а корень остался в земле. Он даст первые ростки. Старик Виланова, который относится к своему аресту, как к забавной шутке, сидит в тюрьме, а его затаивший злобу сын сумел выбраться из страны, и в будущем от него еще можно ждать немало неприятностей».

— Угодно ли вам, сеньор, послушать отчет о состоянии текущих дел? — Голос Кальеса нарушил ход мыслей полковника, и он в знак согласия кивнул.

Монотонным, казенным голосом Кальес начал перечислять повседневные ущемления, ограничения в передвижении, штрафы за нелегальное владение имуществом и постоянный надзор, которому подвергались люди, сражавшиеся на стороне красных. Вынужденный прислушиваться, полковник пришел в крайнее раздражение.

«Друг мой, — так и хотелось ему сказать, — ведь ты же продукт коротенького отрезка нашей истории, который уже на исходе. Уясни себе это. Ты отстал от жизни. Сейчас нужны люди — и даже в полиции они нужны, — способные толковать испанские законы на испанский лад. Время осатаневших ищеек миновало. Хватит разговоров о красных, да и о фалангистах тоже. Неужели у нас как у нации недостанет величия признать, что, возможно, не правы были как те, так и другие?» Полковник поморщился.

— Чем это здесь так пахнет? Даже в носу щиплет.

Кальес удивленно вскинул глаза.

— Может, сеньор, это зотал, которым я велел мыть здесь полы? Деревня ведь насквозь провоняла рыбой.

Полковник достал носовой платок и вдохнул запах одеколона. Внезапно он принял решение.

— Возможно, вы удивитесь, узнав, что вас вскоре переведут в другое место.

Лейтенант глотнул, но продолжал смотреть в одну точку, чуть повыше головы полковника.

— Ну, так удивлены вы или нет?

— Да, сеньор.

— И не слишком огорчены?

— Нет, сеньор.

— Если вы думаете, что решение это каким-то образом связано с недавней неудачной операцией, смею вас заверить, что это не так. Дело в том, что полицейская служба теряет от того, что вы работаете среди людей, которых презираете. Это не эффективно.

— Вполне понимаю, сеньор.

«С ним обошлись несправедливо, — подумал полковник, — сделали из него козла отпущения, но ничего не попишешь».

— Может, у вас есть какие-нибудь пожелания относительно места вашей дальнейшей службы? — спросил он.

— Нет, сеньор, никаких.

— И сказать вы, видимо, тоже ничего не хотите?

Кальес собрался с духом.

— Хочу, сеньор. Я бы хотел просить вас об одном одолжении.

— Об одолжении, лейтенант? — Полковник почувствовал облегчение. — Разумеется, если я могу быть чем-либо полезен…

— Прошу прощения, сеньор, я бы хотел… Дело в том, что тут произошла одна неприятная история, и я подумал, может, сверху могли бы чем-нибудь помочь…

— Продолжайте, — сказал полковник.

— В этом деле замешан человек по имени Коста.

— Очень знакомое имя.

— Вы же мне его рекомендовали, сеньор. Может, помните — он был героем нашего движения. Молина, между прочим, снимал комнату у его матери.

— Как же, помню. Он вам помогал, не так ли?

— Очень помогал и содействовал. К несчастью, у него серьезные неприятности.

— Насколько серьезные?

— Его обвиняют в убийстве, сеньор.

— В убийстве? Я что-то не припомню, чтобы об этом упоминалось в вашем отчете.

— Преступление было совершено в Барселоне. Его невеста по глупости поступила прислугой в дом терпимости, и владелец заведения соблазнил ее… Эго известный способ вербовки девиц.

— И что же?

— Коста узнал об этом.

— И?

— Он вступил в пререкания с этим человеком.

— Вы называете это пререканиями? Вы же сказали, что он его прикончил?

— Набросился на него в припадке умопомешательства. Я видел копию медицинского заключения. Преднамеренности тут никакой не было, сеньор.

— Из чего вы это заключаете?

— Он не применил оружия.

— Отчего же наступила смерть?

— Во время ссоры жертва была выброшена из окна пятого этажа.

— Акт самообороны, — заметил полковник, — любопытно. Есть в этом что-то классическое. И с какой же целью вы все это мне рассказываете?

— Если бы этим занялись надлежащие инстанции наверху, возможно, дело удалось бы свести к непреднамеренному убийству.

— Вы так считаете? Мило с вашей стороны, что вы мне об этом сказали. Должен ли я это рассматривать как просьбу употребить мое влияние, как вы выразились, в надлежащей инстанции?

— Коста для меня — товарищ по оружию, — сказал лейтенант.

— Значит, вы меня об этом просите. Ну что же, о делах такого рода, пожалуй, лучше всего говорить начистоту. — Впервые за время их знакомства полковник мысленно одобрил Кальеса. — А где же девушка?