Марго Па - Белый город

– Анекдот?

– На ипподроме старая больная лошадь говорит мужику: «Ставь на меня, я точно знаю, что первая прибегу». Он ей почему-то верит, ставит на нее все свои сбережения. Лошадь к финишу приходит последней. «Ну, что же ты?!» – возмущается мужик. «Не смогла я», – отвечает лошадь…

На дне ящика под книгами Полина обнаружила конверт с письмом:

«Вы приглашены на конкурс писателей всех времен и народов в Белый Город. В конкурсе участвуют только истории со счастливым концом». Далее сообщалось о расписании мастер-классов для начинающих писателей и культурной программе.

Рекламный проспект греческого острова Санторини сиял глянцем ярких красочных фотографий: белые от снега вершины гор; белые облака, спящие на них; улицы, вымощенные белым камнем; стены домов, побелевшие от солнца, дождя и ветра…

И билет на самолет: «Москва – Санторини». В один конец.

– Но как они меня нашли? – вдруг осенило Полину.

– Элементарно, Ватсон. Из сети. Они разослали это всем, кто пишет банальности на вечные темы. И за «восхождение на литературную вершину» собираются содрать с вас, наивных, кучу денег. Билет ведь в один конец?

– Да, – кивнула она, еще раз внимательно взглянув на даты, цифры и названия городов в билете.

– Значит, на месте за каждый семинар на тему «как и что нужно писать о душистом горошке» будешь доплачивать. И за авиабилеты – тоже. Так что денежки твои быстро закончатся.

Руслан перестал ее ненавидеть еще вчера на вечеринке, как только почувствовал первое дыхание свободы от записных книжек. Но и жалеть Полину ему тоже не хотелось: сильных никто и никогда не жалеет. Они сами должны выкарабкиваться из ям, в которые себя сталкивают. Это еще один закон бытия.

– Но я все-таки полечу! – наконец, решилась Полина.

Ничего другого от нее Руслан и не ждал. Осталось лишь помахать рукой вслед на прощание.

«Помнишь, как мы стояли посреди улицы в Белом городе? – прочел Влад на последней странице Полининой распечатки. – И как застывал воздух в проемах домов? Мы ели мороженое, и оно текло по рукам вниз расплавленными сладкими каплями вечности? А наш Half liter Rosa,[100] а потом еще half and half? И тот ветреный день, когда мы не попали на пляж? Мы занимались любовью у бассейна, а потом в номере отеля. Целый день мы пили розовое вино. К вечеру ты уснул. Догорал тревожно бардовый закат, похожий на картину «Крик» Мунка.[101] Я оставила тебе записку на подушке: «Просыпайся, будем ужинать!» и пошла на пляж. Солнце уже село за горизонт. Вода цвета пепла из роз словно дымилась. Заплыв далеко за гору (я всегда с ней соревновалась: кто окажется дальше в море), я увидела шесть треугольников над волнами. Но в Средиземном море нет акул! Они приближались. Я оглянулась на берег и увидела тебя: ты что-то кричал мне и махал руками. Я больше не смотрела на треугольники. Я плыла к берегу. Когда ты подал мне полотенце на пляже, я сказала тебе, что если поверить в то, что акул нет, они исчезнут. Ведь реальность существует только у нас в голове. Помни об этом».

– Я видел тебя на площади Белого города, значит, смогу отыскать, – Влад подключился к эмоциональному калейдоскопу.

«Ее нет среди живущих», – ответил он.

– Полина! Ты так хотела быть избранной, но они тебя даже не разморозили. Не дотянула до нормы допустимого интеллекта!

«Ее нет среди спящих», – возразил калейдоскоп.

– Ты умерла? Значит, мне остается самоубийство? Но если жизнь после смерти все-таки есть, то я не смогу ей воспользоваться. При подключении к калейдоскопу программа вычислит и вычистит нежелательные мысли о самоубийстве мгновенно. Они меня никогда не отпустят…Чем же Я заслужил бессмертие? Говори уже, наконец, ты, беспощадный сверхчеловеческий разум!

Сто лет стерло с экрана, как воду смахивает сухой пар со стекол, когда ледяной дождь не прекращается ни на минуту за окнами.

В 2020 году ему было холодно и одиноко. Жизнь прошла, остались только книги, да и то лишь те, что уцелели после ледяных дождей, остальные сгорели. Он уже почти заглянул в глаза своей смерти: врачи несколько раз спасали его от инфаркта, и выходить из дома, тем более путешествовать ему запретили. Но он так мечтал еще раз увидеть улыбку Джоконды, побродить по Лувру! В то время он был смотрителем Музея Минувшего и жил в маленькой комнате при нем же. Как странно, что его рука так ни разу и не коснулась руки Полины над бронзовой статуэткой Евы! Как странно, что Полина лишь мысленно красила стены своей квартиры в черный цвет, а он жил в пустоте черного квадрата долгие годы, но так ни разу и не вспомнил, не сравнил. А ведь это и было предчувствием, внутренним смирением с неизбежностью конца. Говорят, Винсент Ван Гог перед смертью повсюду видел черный квадрат… Последний художник.

А он? Последний не слепой зритель… Все, что он в то время мог себе позволить, – это путешествовать виртуально по галереям мира, ловя стремительные и неуловимые мазки кисти Сезанна, застывая перед величием и непостижимостью мраморных скульптур Родена, улыбаясь Джоконде, вздрагивая от волнующей непристойности «Завтрака с обнаженной».[102] Последние несколько лет жизни он потратил на создание виртуальной базы ВСЕХ шедевров, созданных человечеством. Он назвал ее Виртуальная Галерея. Любой мог спуститься на несколько метров под землю по лестнице вниз из Музея Минувшего и заказать любую выставку картин, прочтение книги, концерт почившего гения… И тут же стены – видео-инсталляции начинали оживать: картины выглядели, как подлинные полотна мастеров, книга читалась вслух и сопровождалась декорациями в стиле быта главных героев, великий Паганини брал в руки скрипку… Галерея также абсолютно бесплатно транслировалось в Интернет, и любой желающий мог подключиться и получить в дождливый день немного солнца… Неужели они усовершенствовали ЕГО идею?!

– Да, Галерея стала прототипом эмоционального калейдоскопа, – был результат поиска. – Уменьшенная копия. В этой маленькой Галерее впервые была предложена идея, как сделать сеть не просто хранилищем информации, но и заставить откликаться на мысли и чувства человека, сделать ее визуальной, подарить ей запах, вкус, тактильные ощущения. Эффект присутствия. Живая связь поколений.

– Я чувствовал что-то странно близкое, родное в Музее, но не мог вспомнить, что именно… Галерея! Поэтому меня туда так тянуло! Разрушенное полуподвальное помещение с покосившимися от времени колоннами. Там столетье назад я понял, как Моне[103] писал знаменитый розово-пепельный лондонский туман: по выворотке, сначала писал силуэты, а потом покрывал их новым полупрозрачным слоем кармина. И почему Рембрандт так понятно объясняет неверие Фомы: хочется дотронуться до картины, вложить персты… Боже! Я создал иную реальность, чтобы разрушить то, что любил!