Александр Громов - Ребус-фактор

На небольшой скорости антиграв-катер управляется простым наклоном корпуса и движется только благодаря антиграв-генератору. Если выбираешь место для посадки или любуешься с высоты цветочками, иного и не надо. Для всех остальных случаев имеется маршевый двигатель – заурядный турбореактивный, на керосине. По меркам Земли, он стоит где-то в одном ряду с неолитическим каменным топором, а нам где прикажете брать более рафинированное топливо? У нас и керосина-то мало.

Взмыв свечкой над кронами деревьев, я дал процентов семьдесят газа – хотелось дать все сто, но кому, как не мне, было знать, что это изделие «Залесски Инжиниринг» еще не прошло скоростных испытаний. И все же перегрузка была неплоха – меня здорово вжало в кресло.

– Эта колымага не развалится? – поинтересовалась Дженни.

– Сейчас посмотрим…

До пятисот километров в час катер вел себя на удивление прилично, потом стал туговат в управлении, а на пятистах пятидесяти внезапно затрясся, как отбойный молоток. Чуток перетрухнув, я сбросил скорость до пятисот двадцати и решил, что лучше уж попаду в Новый Пекин десятью минутами позже, чем не попаду вообще. Секунд за десять такой тряски катер просто развалился бы на детали, уж я-то знаю. Дженни ничего – только взглянула на меня и никак не прокомментировала мои пилотажные навыки. Ничего, родная, я научусь. И хорошая техника у нас будет… когда-нибудь. Уже вторую партию машин мы оснастим цереброуправлением и автопилотом. Полаюсь с Бобом, но своего добьюсь.

В тридцати метрах под нами так и мелькали возделанные поля, отдельные сохранившиеся рощицы, ирригационные пруды, пастбища, фермы, дороги… Я смотрел прямо перед собой, чтобы в глазах не мельтешило, потому и удивился, когда Дженни сказала на редкость спокойным голосом:

– По нам стреляют.

– Кто?..

– Не знаю. По виду – фермер как фермер. Взял да и выпалил из ружья.

– В нас? – не поверил я.

– По-моему, мы одни в воздухе, – сухо произнесла Дженни. – Стаи что-то не видно.

– Попал?

– А я откуда знаю?

Наверное, стрелок не попал в катер – я бы почувствовал. На всякий случай я обвел взглядом кабину. Нормально. О том же говорили и приборы, кроме злостно врущего альтиметра, показывающего отрицательную высоту, как будто я управлял не воздушным судном, а угольным комбайном. Ну ладно, а с какой стати фермеру вообще стрелять в нас? Кто из нас сошел с ума – он или я?

Видимо, я. Сказал же мне Рамон: началось. Понимай: началось то, к чему мы так долго готовились. Разумеется, я понял это едва ли не раньше, чем Рамон произнес, но с чего началось то, что началось? Какие формы приняла борьба?

Нет, Ларс, сказал я себе, не думай сейчас об этом… Долетишь – узнаешь. Сейчас ясно лишь то, что фермер стрелял в нас потому, что принял мой катер за полицейскую новинку или вообще за судно, управляемое поганцами из метрополии, которых настало время брать к ногтю. Пожалуй, будет лучше потерять еще минуту-другую, но менять курс так, чтобы под нами не было ни ферм, ни населенных пунктов. Оно, конечно, восставший народ в своем праве, а только я-то тут при чем?

Кстати, и Дженни тоже…

– Слушай меня, – сказал я. – Как только приземлимся, я выясню насчет Врат. Тебе не стоит у нас задерживаться.

– Это еще почему? – вскинулась Дженни.

Так я и думал, что она начнет спорить.

– Потому что ты попала к нам в неудачное время, – терпеливо объяснил я. – Ты из метрополии. Знаешь, как у нас относятся к землянам?

– По-моему, нормально относятся…

О боже! И это ученый! Смотреть и в упор не видеть!..

– Ну да. Так же нормально, как раб относится к господину… даже доброму. Покажет господин слабину – раб тут же вцепится ему в глотку. Поверь, именно это сейчас и происходит. Попадешься под горячую руку – разорвут.

– За что?!

Такое естественное восклицание… И такое бессмысленное.

– За то, что ты с Земли, – еще терпеливее объяснил я. – Только за это, но сейчас и одного этого более чем достаточно. Настало время крушить, понимаешь? Это должно было когда-нибудь случиться. Случилось сейчас. Пойми, ни от тебя, ни от меня ничего уже не зависит. Процесс запущен…

– Кем это, интересно, он запущен?!

– Не знаю! – Сосчитав в уме до пяти, я подавил внезапно вспыхнувший приступ раздражения. Дженни упрямо не желала меня понимать. И что в этом удивительного? Она родилась и жила в стабильном мире, она не привыкла к другому. А я родился в мире, где каждый в глубине души проклинал такую стабильность и понимал, что она не навсегда. – Слушай, милая… Не подумай, что я хочу от тебя избавиться. Я просто хочу, чтобы ты осталась цела и невредима. Для этого есть только одно средство – Врата!

Я старался говорить как можно убедительнее и отчасти добился своего: тон Дженни сменился с возмущенного на нерешительный.

– Но я еще не закончила работу, – пробормотала она.

О боже!

– Пропади она пропадом, твоя работа! – закричал я. – Мне нужно, чтобы ты осталась жива! Бери то, что успела собрать, и беги! Уноси ноги! Тебе нельзя у нас оставаться! Если Врата еще действуют…

– А если не действуют? – перебила она.

Ну что это за манера – задавать мучительные вопросы?

– Тогда будешь прятаться!

Глава 2

Ох, как я хотел, чтобы Врата еще действовали! И они действовали, только подобраться к ним не было никакой возможности. Когда я, нарушив все технические ограничения по маневру, облетел стороной жилые кварталы Нового Пекина, сел на площадку на огороженной и охраняемой территории «Залесски Инжиниринг» и разыскал Пита Боярского, мою правую руку, ситуация начала вырисовываться.

Километрах в пятидесяти от Нового Пекина судебные чиновники при поддержке полицейского наряда описывали ферму одного злостного должника. Казалось бы, ничего особенного: печально, конечно, но дело-то обыденное, таких дел на Тверди происходит по десятку в день. Чаще всего разоряются недавние колонисты и их потомки в первом-втором поколении – не умеют еще толком хозяйствовать, а уже влезли в долги, чтобы купить ферму, и в дальнейшем их долг только растет. Потомкам первопоселенцев – негласной элите Тверди, ее соли земли – участь таких неудачников обыкновенно безразлична. Но тут был другой случай – судейские отбирали имущество именно у потомка первопоселенцев, который не был ни неумехой, ни лентяем, а был просто фатально невезуч. А еще он имел дюжину детишек и состоял в той или иной степени родства с доброй половиной окрестных жителей. И этих-то людей выгоняли на улицу.

Самое интересное, что судейские сами были порядочно смущены таким служебным поручением. Если бы пристав делал свое дело, конфузясь и отворачиваясь, то, возможно, ему удалось бы не только сохранить жизнь, но и выполнить свой служебный долг на совесть. Однако пристав, на свою беду, был плохим психологом и совершил фатальную ошибку, решив, что грубость – хорошая маска, чтобы скрыть смущение.