Проект "Веспасий" - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
— Сомневаюсь, однако. Могла вспылить из-за расстройства, мужа-то убили, она в Штатах одна с дитём на руках, — протянул волосатик.
— Наоборот, ребёнок — гарантия послушания, — возразил московский опер. — Стоило чуть припугнуть, и подписала бы любые показания, угодные комиссии. Разве что не чистые листы.
— В любом случае, для вас это особенно акцентирую, Глеб Сергеевич, вы не должны заложить в «капсулу времени» фотосвидетельства, разоблачающие КГБ, — подытожил Осокин. — Пусть прошло больше шестидесяти лет, но скандал разразится громче, чем ЧП со Скрипалями.
— Так может — отменим задание?
— Предоплата от спонсора зачислена на наш счёт и истрачена. Как минимум, оригинальные снимки покушения в Далласе, пролежавшие в яме с 1963 года и никому ранее не известные, он имеет право получить. В том числе — чтобы озвучить новую версию на основании свежеобнаруженных фотодокументов. Не исключаю, он сумеет отбить расходы на отправку вас в прошлое. Коллеги! Начинайте разработку программы — что, как и в какой последовательности нашему человеку предпринимать.
— Больше бы людей привлечь… — промямлил белорусский специалист, но был одёрнут: нельзя, потому что операция супер-пупер секретна.
Правда, в Беларуси жил другой человек, допущенный к любым, даже самым страшным секретам. Он сначала появился на телеэкране у раскопа в Гродненской области близ Сморгони, где с восторгом отозвался о «необычайном подвиге белорусских историков и археологов», рядом мялись Чрезвычайный и Полномочный Посол Российской Федерации, а также чиновники аппарата Союзного государства. Найденные экспонаты были сгружены обратно в колодец и хранились в оцеплении ОМОНа, а затем извлечены под телекамерами в присутствии Президента и дипломатов. Кто-то из академических кругов немедленно опознал реликвии из Московского кремля, скоммунизженные корсиканским недомерком в тысяча восемьсот двенадцатом году, робко оговорившись: «конечно, ещё понадобится экспертиза, но я позволю себе высказать уверенность…»
Затем за окнами раздалось знакомое хлопанье вертолётных лопастей и гул турбированных двигателей. Машина в бело-красно-зелёной раскраске чинно опустилась на плац у главного корпуса «Веспасия», из неё показалась высокая фигура самого высокопоставленного пассажира.
На этот раз Лукашенко потребовал «красавца», добывшего бесценные сведения про клад Наполеона, для беседы наедине. Использовал кабинет Осокина, крепко стиснул ладонь Глеба.
— Ну, здравствуй. Скажи, майор! Сам-то Наполеона видел?
— Много месяцев — каждый день, господин Президент.
— И как он? Правда — великий чалавек?
Каждому, кто управляет целым государством, хочется войти в историю. И они невольно сравнивают себя с предшественниками, в историю уже плотно вписанными.
— Какой там «великий»… Я не застал его в зените славы. А так… Нескладный карапуз, страдающий от кожных и венерических болячек. Что-то всё время чухал через лосины — то ли яйца, то ли бёдра. Нервный, подозрительный, не уверенный ни в себе, ни в окружающих. Городивший ошибки на каждом шагу и постоянно обвинявший в них других. Его даже Жозефина не вытерпела, господин Президент. Если бы не запрет менять историю, грохнуть его — рука не дрогнет.
— Точно грохнул бы? — с усмешкой переспросил Александр Григорьевич.
— С радостью. Он стольких наших положил! Но природа Мироздания не позволит. Сто дней, Ватерлоо… Как без Наполеона? История — твёрдая штука. Она творится сейчас — нами.
— Да… Мне докладывали. А про последнее задание, про Кеннеди, что скажешь?
— Так точно, господин Президент. Но разрешите доложить по выполнении. Сейчас знаю не больше, чем другие. По книгам, газетам, киносъёмкам.
— Слышал же, что я по образованию — историк? Потому лично присматриваю за «Веспасием». Ты ведь один остался, твой напарник сгинул? Сам подберу тебе достойного в команду, — Президент улыбнулся и перешёл на доверительный тон. — Проект выходит на самоокупаемость. Как все другие наши с Российской Федерацией. Так держать! И смотри — осторожно. Возвращайся. Время сложное. Герои нам здесь нужны.
А какое время простое? Начало русско-польской войны? Наполеоновское вторжение? Первый год хрупкого мира после Гражданской? В прошлом Глеб простого времени не застал. И тысяча девятьсот шестьдесят третий год таковым не казался.
Глава 16
Из лампового радиоприёмника, сдобренный шумами и помехами, гремел свежий для шестьдесят третьего года хит в исполнении Рэя Чарльза Hit the road Jack, женские голоса подпевали. Бэк-вокал, как и у солиста, звучал афроамериканскими голосами. Впрочем, расовая политкорректность в этом времени ещё не расправила крылья, и даже чернокожие не обижались на «ниггер», по крайней мере, при Глебе ни разу не выказали неудовольствия.
Hit the road Jack and don’t you come back
No more, no more, no more, no more.
Hit the road Jack and don’t you come back no more…
Вали подальше, Джек, и никогда больше не возвращайся, голосили негроамерики хором, а Рэй Чарльз, изображая глуховатого, переспрашивал: Что ты говоришь? What you say?
В общем, нехитрая песня пересказывала содержание скандала, где женщина выгоняет мужчину, тот не хочет уходить, хорохорится, клянётся, что станет на ноги, но его обещания не оказывают никакого действия — его подруга сыта ими по горло. Странно, что гораздо более глубокие и по содержанию, и по музыкальному решению синглы шестидесятых ушли в архив навечно, а Road Jack непременно периодически крутят по радио. Слушательские предпочтения столь же трудно просчитать, как и мотивы заказчиков казни Кеннеди.
Водитель такси, типичный южанин с растянутым говором и такими же плавными
