Михаил Клименко - Ледяной телескоп. Повести и рассказы

Я снял с собаки ошейник, и мы побежали к реке. Джек долго с жадностью лакал из реки воду.

Мы с Ларисой, свесив ноги, сидели на высоком зеленом берегу. Я недоумевал: как оказался здесь Джек?.. Что могло означать его появление?.. Ну вообще чудеса!

Вокруг было пустынно, тепло и тихо. Солнце клонилось к закату.

Перед нами текла широкая река. На противоположном берегу далеко во все стороны, с прогалами, раскинулся смешанный лес. Неподалеку внизу купались трое мальчишек.

У того, который, путаясь в рубашке, одевался, я спросил:

— Эй, мальчик! Ты не знаешь, откуда у бабки Анисьи эта собака взялась?

— Откуда?.. — Он просунул в ворот рубашки голову. — А сегодня рано утром прибежала. Следом за хозяином.

— За каким хозяином?

— Ну к бабке Анисье вчера гость приехал. А собака всю ночь бежала и нашла его…

Неужели бабкин гость — это тот сизый дядя, который тогда вечером куда-то вел Джека, чтоб избавиться от него? Вот уж действительно отчего-то привязалась собака к человеку и не отстает теперь.

— Вы нас перевезете? — спросил я.

— Ну давайте побыстрей! — скомандовал мальчишка. — Не мешкайте. Вон к лодке идите…

— А обратно потом перевезете? — спросила Лариса.

— Если не ночью, — пошутил мальчишка, — ночью сами переплывайте.

— Ну минут через сорок или час, — сказал я.

— Ладно…

Скоро мы вместе с Джеком были на правом берегу.

Джек как сумасшедший носился вокруг нас, гонялся за огненноцветными бабочками, вынюхивал что-то в траве.

Мы вошли в лес.

Старая, поросшая низкой и очень густой травой дорога мало-помалу поднималась вверх. Освещенные вечерним солнцем хризолитовые вершины деревьев были неподвижны. Ультрамариновые стволы и голубые и синие сучья, казалось, застыли в неподвижном вечернем зное. Лес вокруг был невысокий и негустой. Составляли его в основном лиственные деревья. Но кое-где среди полян высились и огромные одиночные сосны и ели.

Чем дальше от реки мы уходили, тем больше вокруг сновало вермильонового цвета пчел. Везде, и близко и далеко, метались ярко-зеленые и огненноцветные бабочки.

Когда близко залаяли собаки, я понял: мы вплотную подошли к пасеке. Джек насторожился.

Лариса требовала вернуться. Было уже довольно поздно, а забрались мы от дома далеко.

Вышли на какую-то тропинку. Джек побежал по тропинке, беспокойно, радостно вынюхивая что-то. Он вилял хвостом и беспрерывно оглядывался. Расстояние между собакой и нами все увеличивалось.

Тропа разделилась, Джек уверенно пошел влево.

И вот широкий ручей в низине. Разулись, перешли на другой берег.

Мы прошли по низине, а потом стали круто подниматься вверх.

Миновали край обширной поляны. Немного свернули, пошли в сторону пасеки. Долго шли по краю другой, обширной и плоской поляны, находившейся на гребне едва заметной возвышенности. Эта поляна была как бы вторым крылом огромной бабочки, а первым крылом была та, которую мы только что миновали…

Я в нужный момент посмотрел в сторону, может быть, искал взглядом Джека…

Да, я мог пройти мимо. Сбоку едва ли мог я это увидеть.

— Смотри! — как будто меня могли услышать, шепнул я Ларисе. — Смотри, какая дорога!..

— Дорога?? — она крепко схватила меня за руку — наверное, потому что вид у меня был не совсем обычный.

Я тут же сообразил, что Лариса не может ее видеть.

В первое мгновение мне показалось, что через всю поляну протянулась узкая, везде одинаковой ширины, полоса светлого, сизоватого дыма.

— Ну не дорога… — проговорил я, погружаясь в раздумье. — Такая… седовато-серая тропа. Пепельно-белесая полоса, почти бесцветная…

— Может быть, — предложила Лариса, — здесь выпала роса?

Я сделал несколько шагов, нагнулся и поводил по траве ладонью — нет, стебли были теплыми и сухими.

Словно подернутая не то туманом, не то густой росой, странная тропа, слегка искривляясь, пересекала поляну от края и до края — от нас и до трех огромных сосен на другой стороне.

— Ну что ты видишь, Костя? — тормошила меня за руку Лариса. — Куда ты уставился?! Это хуже всего — я ничего там не вижу!..

— Такой стала трава, по которой он ходит. Возможно, он не один тут прошел. Да и все они не один раз проходили… Надо пойти по тропе, и тогда мы узнаем, почему она такого цвета. И все узнаем!

— Я не хо-чу! — категорически заявила Лариса. — Вот еще: буду ночью по каким-то тропам ходить.

— Ну ладно. Я отведу тебя в Подлунную, а сам вернусь, если там еще ничего не обнаружили… А ты с Джеком пойдешь к бабке Анисье и будешь там ждать меня.

Напротив деревни было пустынно и тихо. Ни мальчишек, ни кого-либо другого не было ни на этом, ни на том берегу. Ждать было нечего. Я переплыл реку и вернулся на лодке. Пока искал там весло, пока с Ларисой и Джеком переправлялся на другой берег, а потом вплавь обратно, прошло минут сорок.

Почти бегом вернулся назад. Чтоб меня не увидели, пошел вокруг поляны и скоро оказался на другом конце пепельно-белесого диаметра, рассекавшего поляну надвое. От трех больших сосен я по этой диковинной тропе стал углубляться в лес.

Минуя поляны и опушки, я быстро шел и бежал по тропе. Где было мало травы и цветов, там пепельный след бледнел или исчезал вовсе, и тогда я шел наугад. Утихли, попрятались птицы. Уже не мелькали, словно алые светлячки, пчелы. Лес угомонился.

Но то и дело близко и далеко от меня стремительно метались над травами, торопились что-то найти огненноцветные бабочки.

Я остановился, пробежав, очевидно, километра три.

За лощиной, окруженной недалекими перелесками, открывалось обширное пустое пространство.

На близком, округлом и покатом холме стояло освещенное низким солнцем большое строение без окон и дверей. Это было какое-то древнее, потемневшее от времени деревянное сооружение. Я, городской житель, никак не мог понять, что это такое. То ли деревянный ангар, то ли примитивная средневековая крепость? Я видел две стены строения — западную и южную — две стены, сквозь лесные прогалы освещенные закатным солнцем. «Неужели, — недоумевал я, — окна этого строения выходят на северную сторону? Но скорее всего эта деревянная крепость, возвышавшаяся словно бородавка на лысоватой голове, была вообще без окон, без дверей».

Метрах в тридцати от нее ярко светились два человека. Один сидел, другой топтался вокруг, что-то делал. Он был ярко-каштанового цвета, сидевший был цвета фиолетового. До них было метров триста, так что голосов их я не слышал, да и говорили они, наверное, негромко, если вообще говорили.

Я по белесой тропе помчался обратно.

Казалось, в воздухе (и я не мог понять, где именно) поплыл вибрирующий, переливчатый аккорд. Тот, который мне слышался на художественном совете, когда взволнованно обо мне говорила Эмма Луконина, когда и сам я был сильно возбужден… Как будто кто-то невидимый непрерывно водил по струне, и звук метался по всем октавам. Он доносился то с одной стороны, то с другой, то сверху, как будто среди деревьев летала некая гавайская гитара или редкая, неистово поющая тропическая птица. Остро ударил знакомый запах побитой градом картофельной ботвы.