Владимир Владко - Фиолетовая гибель

Это было первое письмо Джеймса Марчи к Мэджи. Клайд сказал, отдавая ей тетрадь с письмами:

— Здесь, как я вижу, нет ничего относительно метеорита и космической плесени. Это частные записи Джеймса, еще до того, как он нашел черный камень. Но они, видимо, относятся к вам, Мэджи, судя по обращениям. Может быть, я и не должен был отдавать эти записи вам, но кому же я передам их? Почитайте, Мэджи. Все равно Джеймса уже нет… А я возьмусь за ту тетрадь, которая меня интересует.

Да, Джеймса уже нет. А его письма к ней есть. Как это удивительно и грустно: читать письма к тебе от того, который навсегда ушел. Читать письма Джеймса — ведь ни я, ни кто-нибудь другой не смог бы о них ничего узнать, если бы… Читать, волнуясь и думая: он писал это тогда, когда я почти не замечала его; и как печально понимать, что и в то время он был таким же хорошим и ласковым, а не только теперь, в лагере. А она…

Мэджи вздохнула. Второе письмо Джеймса, за которое она взялась вслед за тем, было очень необычным и заставило ее удивленно раскрыть глаза.

«На Вашей шапочке и завитках волос, Мэджи, я увидел снежинки. Они медленно опускались вниз, словно порхали. Они, как крохотные живые существа, выбирали себе место на прядях волос, на бровях, на длинных изогнутых ресницах и рассаживались там, свесив маленькие ножки. Правда, ведь это очень смешно, даже не всякий сказочник придумает такое: снежинки уселись на Ваших ресницах. А мне казалось, что это совсем не придумано, и так оно и есть на самом деле, потому что Вы пришли из ласковой сказки, и вокруг Вас все такое же сказочное. Вы рассмеялись, Мэджи, может быть, Вас рассмешила какая-то острота Фреда, и снежинки уже не смогли удержаться на смеющихся ресницах, они падали вниз одна за другой. И мне стало жаль их: глупые, они не понимали, что, упав, превратятся в малюсенькие капельки воды… Я думал об этом, и, наверно, поэтому Фред насмешливо сказал: ну чего ты, Джеймс, уставился на Мэджн с таким глупым видом? Девушки, знаешь, не любят, когда на них бестолково глазеют, надо хотя бы говорить при этом приятные вещи… Вы тогда улыбнулись, Мэджи. Фред всегда умел сказать что-то веселое. А я подумал: никогда я не смогу говорить так, как он, я просто не умею поддерживать шутливый разговор с девушками. И поэтому, решил я, не скажу Вам ничего ни о снежинках, ни о моих глупых мыслях — ведь все это очень серьезно и Вам не нужно этого, правда, когда Вы слушаете Фреда?.. Но как я ему завидовал, милая и смеющаяся Мэджи, потому что он всегда умеет быть интересным и веселым, не так, как я, неуклюжий Коротышка, который и слова-то не может сказать толком…»

«Джеймс, но ведь это неправда, — почти беззвучно прошептала Мэджи. — Мне совсем не нужно было слушать Фреда, если бы Джеймс не молчал, а говорил то, что написал потом!» И тут же ее что-то больно кольнуло: «Нет, Джеймс был прав, потому что тогда я любила Фреда… или думала, что люблю, и, наверно, в то время не прислушивалась бы к словам Джеймса: ведь тогда и в самом деле он казался смешным, застенчиво-робким и неуклюжим…»

Холодный ветер снова заставил ее поежиться и она безуспешно попыталась плотнее укрыться одеялом…

И разве кто-нибудь мог даже подумать, что Джеймс Марчи, маленький, вечно смущающийся Коротышка, может так красиво и страшно серьезно писать письма девушке, которую он почему-то полюбил? «А ведь он и вправду полюбил меня, — подумала еще Мэджи, и от этого у нее сильнее забилось сердце. — Нет, нет, даже если это и было так, то тогда казалось совершенно невероятным», — снова вздохнула она, склоняясь над третьим, и последним письмом Джеймса.

«Я знал, знал, что это будет так! Он и раньше был такой же легкомысленный. Но я не верил, знал, но не верил. А может быть, тайком и верил: ведь если он уйдет, думал я, то Мэджи будет уже не с ним. А с кем же тогда? Разве она, размышлял я, когда-нибудь сможет обратить внимание на такого, как я?.. И вдруг она сама сказала мне то заветное, о чем я не смел даже мечтать! Мэджи, дорогая, любимая! Я стал сейчас очень сильный, такой сильный, что мне даже самому страшно. Я могу теперь перевернуть весь мир! Мне хочется сделать что-то небывалое, и я сделаю это для того, чтобы быть достойным любви моей мечты, моей Мэджи!.. Уже темно и ночь, я пишу эти строки при свете карманного фонарика, чтобы не потревожить Клайда. Он спокойно спит, а я не могу!.. Сегодня вечером я решился сделать это. Я убежден, что фиолетовая плесень приобретает свой одуряющий запах и убивает живые существа под влиянием мутации. А причиной мутации служит табачный пепел, как это ни странно, но совершенно очевидно. И я сегодня вечером украдкой насыпал пепел из трубки на излом метеорита, на плесень, которая густо образовалась на нем. Что выйдет из этого, я еще не знаю. Должно быть, результат будет очень сильный, так как в изломе много плесени, не так, как на моих блюдечках, куда я раньше случайно насыпал пепел. Завтра утром я проверю. Если будет так, как я думаю, то этот эксперимент я посвящу Мэджи. Ведь тогда я сделаю изумительное открытие! Изумительное, хотя и очень опасное. С ним придется быть исключительно осторожным, так как плесень, вероятно, будет оказывать губительное действие не только на насекомых и маленьких зверьков, вроде погибшей мыши, но и на других, крупных животных, думаю, что и на человека. Тогда я запечатаю образцы фиолетовой плесени и передам их для исследования специалистам. Только кому? Нужно сделать так, чтобы это не повредило людям, чтобы сильное действие плесени послужило им на пользу. Как знать: теперь многие болезни лечат, например, ядом — и пчелиным и змеиным. Может быть, найдется такое же применение и фиолетовой плесени… Ну, это пока еще только мои предположения, хотя я и убежден в их правильности. А главное — Мэджи! Если мой эксперимент удастся, то она увидит, что я не только смешной чудак, но у меня есть и настоящие идеи. И тогда… Ах, как мне хочется, чтобы мой опыт оказался удачным! Завтра утром все решится. Завтра утром…»

Мэджи дважды перечитала эти лихорадочные строки, все больше волнуясь. Клайд был прав в своих предположениях: Джеймс поступил именно так, как она думала. Он пошел на огромный риск — и пошел ради нее. Его опыт удался, но какою ценой!

Она многого не понимала из того, что написал Джеймс. Мутация, например, и почему безобидный пепел из трубки мог вызывать страшные свойства плесени? Клайд и Джеймс — особенно Джеймс во время их вечерней прогулки — рассказывали ей обо всем этом, но их объяснения были для девушки слишком запутанными и сложными. Она тогда делала вид, что понимала. Но слишком уж мвого она думала в эти минуты совсем о другом — о Фреде Стапльтоне и его загадочном, как ей казалось тогда, поведении. А загадочного-то ничего и не было: просто она надоела Фреду… Снова боль царапнула ее сердце. И тут же она вспомнила о том, что ей говорил Клайд, отдавая цисьма Джеймса: «Это его частные записи, в них нет ничего о метеорите и космической плесени». Как же нет? Должно быть, Клайд не прочитал последнего письма Джеймса. А ведь в нем…