Константин Жемер - Когти Каганата

Сидя в вальяжной позе, закинув нога за ногу, Толстой внимательно рассматривал персонажей «спектакля».

Пленному явно не показывали сценарий, но остальные действуют точно по оговоренному плану. Губы американца чуть скривились – он представил в аналогичной ситуации свое командование. «Мда… Герберт Паулс бы тут развернулся. Заставил бы гитлеровца целовать звездно-полосатый флаг, не меньше!»

Немец же, наконец, оторвал полный ненависти взгляд от Хрущева, и посмотрел на Толстого. Затем быстро, как из пулемета, застрочили резкие звуки языка, нарочно созданного для армейских приказов – как на таком языке признаваться в любви или писать стихи – представлялось смутно.

Переводчик с тенью усмешки на лице заговорил:

– Лейтенант посчитал нужным известить русское командование и американского гостя о том, что ему повезло служить под началом внука фон Бисмарка, канцлера германской Империи. Потому во славу своих предков и великой Германии больше он не скажет ни слова. Хоть и знает, что большевики расстреливают германских военнопленных, не идущих на сотрудничество. Потому все, что просит лейтенант, это вернуть ему оружие, чтоб он мог сам покончить с собой.

Хрущев внимательно дослушал – точно так же, как десять минут назад слушал дорогого гостя Толстого. Результат тоже, в каком-то смысле, оказался похож.

– Скажите этому мальчишке, что Геббельс обманул его, а также всех его соотечественников. Советский Союз соблюдает все общепринятые законы ведения войны…

«К тому же, если бы ты, мальчик, обладал действительно важными сведениями, их бы сумели из тебя выдрать – специалисты на то имеются», – мысленно решил закончить фразу за Хрущева Толстой. Но просчитался – ЧВС сказал иное.

– …а все зверства Красной Армии вашей пропагандой списаны с ваших же собственных карательных отрядов… Вам, конечно, сохранят жизнь, впрочем, как и всем прочим военнопленным.

На мгновение замолчав, Хрущёв повернулся к американцу.

– Не желаете ли о чем-нибудь спросить нашего врага?

Толстой растерялся. Пассивный наблюдатель получил возможность стать на минуту дознавателем. На язык просилось что-то дьявольски важное. Например, зачем вы сожгли пол Европы? Или почему вы сами не убьете психопата Гитлера? Вопросов действительно много. Но откуда этому мальчишке знать ответы?

– Почему вы сражаетесь за фюрера? – наконец выдавил американец, а Хрущеву пояснил. – Хочу понять, что движет солдатами с той стороны, тот же ли это магнетизм личности, как был у Бонапарта.

Хрущёв кивком выразил одобрение. И немец выслушал перевод.

– Красная Армия оказывает бессмысленное сопротивление. Фюрер одним словом обрекает ваши города и вашу страну на небытие. Париж спас себя только безоговорочной и поспешной сдачей. Для вас тоже еще есть шанс. Если русские сдадутся на милость фюрера, то, возможно, он сможет найти для вас место в новом мире. В мире великих национал-социалистических принципов!

– Хайль Гитлер! – экзальтированно выкрикнул немец в завершение.

Поморщившись, Хрущев жестом приказал увести пленного. Тот, уверившись, что отправляют его не куда-нибудь, а на расстрел, взвыл напоследок.

– Переводить? – без эмоций спросил переводчик.

Хрущев махнул рукой на американского журналиста, а тот кивнул.

– Лейтенант, заверил, что мы ответим за его смерть перед фюрером! Также за это ответите вы! И пригрозил, что все океаны мира не спасут вашу Америку от гнева фюрера! Мы все ответим за его, лейтенанта, смерть!

Зевнув, Хрущев повернулся к Толстому.

– Поняли? Все моря мира не остановят бесноватого Гитлера. Именно поэтому против него и объединится весь мир, раньше или позже. А ваше присутствие, дорогой Илья Андреевич, говорит о том, что, наверное, все-таки раньше.

– Никита Сергеевич! – сказано это было так, что, не собиравшийся ни на что отвлекаться Хрущев замер, ожидая продолжения. – Боюсь, я не впечатлен.

Дружелюбное живое лицо Хрущёва мгновенно застыло резиновой маской. А его крохотные глазки съежились до игольных ушек.

– Вы, русские, не упускаете случая расписать фашистские зверства, – невозмутимо продолжил Толстой. – Вы подчеркиваете, что ведете священную войну. Что захватчик – немец. А вы лишь защищаетесь. Для войны одной идеологии против другой идеологии – это лучший довод, какой можно придумать, по-моему.

Хрущев слушал, не шевелясь. Лишь изредка моргал. Да губы белели.

– А этот лейтенант… Кто сказал, что он говорит неправду? – гнул своё Толстой. – Вы – наши союзники и, как союзник, я верю вам, а не гитлеровцу. Но как писатель я обязан увидеть все своими глазами. Увидеть передовую, увидеть кровь и смерть… Понюхать, так сказать, пороху. И при этом, конечно, Никита Сергеевич, я полностью в вашем распоряжении. Можете сколько угодно с помощью меня поднимать моральный дух своим солдатам.

Лицо Хрущева не разгладилось, взгляд не потеплел. Но в них определенно появилась какая-то новая мысль. ЧВС рассматривал Толстого почти с любопытством. Наконец кивнул, и изрек:

– Хорошо…

«Вчерашние мои собутыльники, наверняка, в прошлых жизнях были русскими гусарами – уж больно пьют лихо, за одну жизнь такому не научиться, – думал американец. – А вот кем были вы, Никита Сергеевич? Мне кажется, вы из тех идейных миссионеров, что ехали обращать индейцев в христианство. Эти миссии чаще всего оканчивались костром либо для обращающего, либо для обращаемых. Но бурлящая энергия, что гнала вас через недоизученный океан на другой материк, она же пригнала вас теперь под стены Сталинграда, где вы можете на равных сражаться с такими же фанатично идейными индивидуумами».

Хрущев с силой хватил ладонью по столу.

– Ах, дорогой Илья Андреевич, верите ли, как вас увидел, так и решил – вот он? Человек! Человечище! Пусть будет, как хотите вы! А знаете, вот возьму и предоставлю вам доступ на передовую. А что – обеспечу вашу поездку своим поручительством. Вы – мой личный друг, сталинградцам этого хватит для убеждения в вашей преданности нашему общему делу.

ЧВС прошел через кабинет, и выглянул за дверь.

– Василий, зайди сюда! – позвал он.

– А вот и Вася, – провозгласил Хрущев, указывая на появившегося субъекта. – Знакомьтесь, это товарищ Капустин, наш пропагандист. Он только-только с тыловых складов, так что с радостью займётся более интересным делом.

Капустин протянул американцу маленькую шершавую ладонь. При этом смотреть старался обязательно в глаза.

– У меня для тебя весьма ответственное поручение, Василий, – вкрадчиво повёл речь Хрущёв. – Поступаешь в полное распоряжение мистера.. Отставить, э-э, товарища Толстого на ближайшие двадцать четыре часа. Свезёшь его на ту сторону, покажешь всё, и – назад. За жизнь и безопасность дорогого гостя отвечаешь головой!