Лоренс Гэнем - Плутониевая блондинка

Она помолчала, потом приложила к губам ладонь.

– Ух, кажется, так не пристало говорить бабушке.

– Что касается «врезания дуба», то да.

– Но вы меня поняли?

– Думаю, вполне.

– Ну хорошо. А как насчет печенья?

При этих словах из кухни в гостиную снова прикатила «горничная» и предложила мне новую горку печенья на подносе, хотя я еще не успел расправиться с первой.

– Нет, благодарю, мне хватит.

Робот опять унесся на кухню.

– Гейтс, какая она быстрая! А теперь, не расскажете ли вы мне немножко о детстве ББ?

– О ее детстве?

– Да. Она говорит, что проводила с вами вечера, когда была маленькой. Говорит, что эти дни были одними из лучших в ее жизни.

Бабушка улыбнулась.

– Ох, милая, славная девочка. Я рада, что она вспоминает обо мне так ласково. Могла бы, впрочем, связываться со мной иногда по сети, но хорошо и то, что она обо мне хотя бы помнит.

– Да. Но как насчет ваших вечеров?

– Тут не о чем особенно рассказывать. Ее мать, да будет земля ей пухом, работала ночами, так что девочка оставалась со мной.

– Оставалась где?

– В моей квартире.

– А где именно она находилась?

– М-мм, где-то в районе центра. Я точно не помню.

– Не помните?

– Гейтс, Зак, это было так давно, и я жила во множестве мест.

– Но вы ведь тоже сохранили о том времени теплые воспоминания?

– Мои воспоминания приходят и уходят. Мне восемьдесят пять, знаете ли. Вы, конечно, понимаете?

– Да, понимаю, мэм. Позвольте спросить еще кое о чем.

– О чем угодно, дорогуша.

– Что вы думаете о корице?

– Прошу прощения?

– ББ говорит, что ее воспоминания о вечерах с вами связаны с корицей. Я просто пытаюсь понять, что это означает.

– Корица. Ах, да. Здесь есть связь.

– Но почему корица?

– Честно говоря, не могу вам сказать.

– Вы часто пекли пироги?

– Печь пироги? О нет, дорогуша. Для меня муторно даже открыть коробку с печеньем.

Упоминание Бабушкой печенья в очередной раз привлекло из кухни робота-горничную. Та послушно подкатила к нам на скорости чуть ниже звуковой и опять предложила мне печенье. Я закатил глаза и взмахом руки выпроводил ее вон.

– Может, то были какие-то благовония или духи?

– Кто знает, – пожала она плечами. – Никогда не знаешь, что западет ребенку в память в таком возрасте.

– Ладно, а о чем вы думаете при упоминании корицы?

– Корица, гм-мм. Думаю о теплых ночах.

– Теплые ночи.

– Да, и желтые огоньки. Корица – это… все равно что старый свитер, большой, мягкий и пахнущий теплом.

– Это весьма поэтично.

– Пожалуй, да. Кто бы подумал, что в бабушке есть такая струнка.

– Но что это может означать?

– Право же, не знаю, Зак. Ведь детектив-то вы. Не хотите ли еще чаю?

Робогорничная немедленно вкатилась в комнату.

– Нет, благодарю. Мне хватит.

Дроид столь же быстро покинул гостиную.

– Ну а печенья?

Дроид вернулся.

– Извините, но я сыт.

И опять на кухню.

– Ну одну штучку «на посошок».

Робогорничная появилась снова, но теперь я заметил, что статус-огонек на ее лбу сменил свой цвет с зеленого на желтый.

– Поверьте, мэм. Я на строгой диете.

На этот раз робот покатился на кухню слегка спотыкаясь.

– Но у вас наверняка найдется местечко еще для одной штучки.

Появившийся дроид уже дрожал.

– В самом деле не могу, мэм.

Дроид в очередной раз убрался на кухню, где, наконец, испустил дух. Из-под корпуса мотора посыпались искры и за дверью кухни послышался приглушенный взрыв. Черный дым просочился через щель неплотно закрывшейся стеклянной двери. Прозвучал сигнал тревоги и мы услышали, как заработали разбрызгиватели.

– Ох, дорогуша.

В кухню проворно вкатилась пара роботов из противопожарной службы.

– Думаю, еще стаканчик чаю не повредит, – снизошел я.

Бабушка Бакерман заулыбалась, похлопала меня по колену, и поднялась на ноги.

– Паинька, – похвалила она. – Я сейчас вернусь.

– Может, помочь вам? – спросил я, вставая.

– Вы могли бы сходить к главному пульту управления и выключить тревогу. Пожарные роботы мигом устранят проблему.

– А где пульт управления?

– Кажется, в кладовке холла. Прошу извинить меня за царящий там беспорядок.

Бабушка быстро ушла на кухню, а я повернул в другую сторону и прошел в холл у входа. Едва я открыл дверь кладовой, как оттуда на меня хлынула лавина допотопных бабушкиных безделушек, заполнивших доверху полки. Свечи, чайные чашки и шкатулки для мелочей очутились на полу вокруг меня и я получил в процессе «схода лавины» несколько ударов по голове от различных статуэток. Очевидно, Бабушка Бакерман давным-давно не наводила порядок в своей кладовке (если только вообще ее открывала).

Пульт управления находился у дальней стены комнатушки, позади стеллажей и, что бы добраться до него, мне пришлось сдвинуть в сторону массу безделушек. При этом мне на голову высыпалась груда старых бумаг, разлетевшихся по полу. На фото одного из плакатов я заметил юное лицо Бабушки Бакерман. Наклонившись, я поднял лист, чтобы посмотреть внимательней.

Цветной снимок поблек от времени, но отпечаток сохранил четкость. Это действительно была Бабушка Бакерман в те дни, когда ее моложавый вид был более естествен. На фото она казалась более умудренной жизнью, ей было не девятнадцать, а лет сорок – сорок пять, но все равно она была прекрасна. Фактически, она выглядела почти копией нынешней ББ. Лукавая улыбка и манящий взгляд искоса довершали портрет. Это была реклама стрип-клуба под названием «Нексус – 6» сорокалетней давности и Бабушке Бакерман были посвящены несколько строк.

Помните я сказал, что нередко незначительная часть информации придает абсолютно новый поворот делу? Так вот: глядя на рекламное фото, я почувствовал, как тайна ББ собирается в единое целое словно стекляшки калейдоскопа. Сорок лет назад Бабушка Бакерман была знаменитой экзотической танцовщицей. Это было задолго до тех вечеров, о которых вспоминала ББ. Но частицей информации, оказавшейся недостающей частью головоломки, оказался сценический псевдоним Бабушки. Открытие поразило меня так сильно, что я произнес псевдоним вслух:

– Корица!

XXXVII

Извинившись, я покинул жилище Бабушки Бакерман, сделав это по возможности быстро и вежливо, после чего заспешил по коридору к лифту.

– Как получилось, что она не упомянула о своей профессии экзотической танцовщицы? – спросил внутри моей головы ГАРВ.

– Не сейчас, ГАРВ, – пробормотал я.

– И разве не странно, что она не открыла нам своего сценического имени Корица?

– Ты блестяще усекаешь очевидные вещи, – скрипнув зубами, процедил я. – Однако, я не хочу говорить об этом, пока мы не выберемся из здания.