Антон Дубинин - Поход семерых

— Где я?

Потом, увидев озабоченные незнакомые лица над собой и бледную забинтованную жену, что-то вспомнил и спросил больным и слабым голосом:

— Что… я сделал?..

Мария потянулась к мужу, стараясь не потревожить своей повязки, и поцеловала его в прокушенные губы, в заросшее черной щетиной лицо.

— Не важно, Эйк. Все хорошо.

— Со мною что-то случилось… — снова лишаясь сил, прошептал ее муж, прижимая ее к себе. Он причинил ей боль, задев рану, но не заметил этого.

— Не важно, — повторила она, мягко высвобождаясь. — Я люблю тебя, Эйк. Спи, мы завтра поговорим. Спи, пожалуйста.

— Очень трогательно, — проворчал старичок фельдшер, закатывая огромному рыцарю рукав рубашки. — Походники, тоже мне, — все перекалечились, девчонку чуть не уморили, а теперь, надо же, — разбираются, кто кого любит! Вколю вам, юноша, успокаивающего, чтоб спали как бык, если до бороды дожили, а мозгов не выросло…

Эйхарт покорно подставил руку. Голова его уже отказывалась работать, и он пустил все на самотек, как бы это ни противоречило его жизненным принципам. Он уснул на полу возле печки, и его жена лежала рядом с ним, прислушиваясь к тупой боли в боку и уплывая глубоко в себя.

Аллен сидел, положив оголенную руку на стол и наблюдая, как красная струя тянется из него по прозрачной трубочке. Из сгиба его руки торчал толстый шприц. У него брали кровь. «И кровь свою отдать не жаль, — однообразно думал он, глядя на раздувавшийся от его крови прозрачный мешок. — И кровь свою отдать не жаль. Вот как все получилось. Мог ли я думать, чем это окажется для нас? Отдать не жаль. Кровь свою. Главное — не показать, как кружится голова…»

По счастью, кровь Клары принадлежала к четвертой группе — той самой, к которой при переливании можно добавлять любую другую. Свои донорские услуги без тени колебания предложили Аллен, Марк, Йосеф и Гай, и теперь каждый из них лишился пол-литра этой алой жидкости, в которой заключалась Кларина жизнь. Наутро фельдшер собирался взять у них еще по стольку же для повторного переливания.

Процедура закончилась, и Аллен, прижимая к запястью клочок серой ваты, вышел за дверь, в ночь.

— Шоколадку бы тебе съесть, — посоветовал ему вслед старичок, направляясь к Кларе с бурдюком алого сокровища в руках. — Это помогает. А то поутру снова начну тебя терзать…

Шоколадку, мрачно усмехнулся Аллен, вспоминая о немногих оставшихся пакетах крупы, сваленных на сундуке. И марципанов парочку, пожалуйста. В ананасовом соусе. Тут голова его сильно закружилась, и он едва успел мягко сесть на землю. Отдать не жаль, подумал он, это же — роза. Кровь — она как роза. Хорошо, что все так. Будто они, как варвары-побратимы, смешали впятером свою кровь… Смешали свою кровь в сосуде, и сосуд этот — Клара. Так, а при чем тут роза? Это, кажется, из какого-то сна…

Глава 12

Это был не только последний по плану день, отпущенный им на пребывание в доме отшельника. Это был день рождения Роберта.

Роберт родился в ночь, когда июнь переходит в июль; он говорил, тогда грохотала роскошная летняя гроза. Сегодня никакой грозы не намечалось, небо оставалось абсолютно чистым, правда, было не по-июльски холодно. За ужином Аллен попросил у друзей разрешения переночевать отдельно от всех, возле Робертовой могилы. Он хотел побыть вдвоем со своим братом.

— Не нужно, — попросила Мария. — Ночной лес все-таки, мало ли кто там может ходить… Это опасно.

— Ты там не зарежешься? — подозрительно спросил Марк. — А то смотри, посетит тебя ночью пара-другая демонов, повелителей блох, клещей и комаров, — и поминай как звали нашего славного рыцаря…

— Не зарежусь, — упрямо сказал Аллен, посыпая солью картофелину. Насьеновы запасы таяли прямо на глазах. — Говорю же, это день рождения моего брата. Я просто хочу побыть один.

— Пусть идет, — вступился за него Йосеф. — Я уверен, что все будет в порядке. Не волнуйся, Марк.

— Это ты можешь не волноваться, Йосеф, вы у нас, ваше высокопреосвященство, пребываете в состоянии нирваны, — не сдавался бывший солдат. — То есть, проще говоря, вам все до лампочки. Одним Персивалем больше («Не зови меня так!»), одним — меньше… А мне он дорог как память. Кто же еще на меня будет так зверски смотреть за завтраком, стимулируя мой аппетит?!

Стимулирующий аппетит Аллен не выдержал и все же запустил в Марка картофелиной. Снаряд попал в ничем не повинную Клару, которая совсем оправилась и даже смогла дать незадачливому стрелку сдачи — за небрежное отношение к еде и за измазанный картошкой свитер…

В итоге его отпустили, конечно.

Гай проводил его до места вверх по склону и помог поставить палатку. Добросердечная Клара дала ему свой спальник — он был потолще Алленова, а одинокий ночлег обещал быть весьма холодным. Попрощавшись с Гаем, Аллен зажег маленький масляный ночничок (Насьенов, из избушки) и уселся у могилы, обнял шершавый крест и закрыл глаза.

Как ни странно, нужный торжественно-грустный настрой не спешил приходить. В голове вертелась какая-то чепуха — песенки, которые брат постоянно насвистывал и которые так Аллена раздражали, надоевшая Лара в телефоне. («Господи, ведь мне придется ей сказать. Как я ей скажу, когда она позвонит? Извините, Роберта нет дома. Когда он вернется? Да никогда… Он, понимаете ли, умер…»)

Аллен довел-таки себя до слез — но не мыслями о брате, а острым презрением к себе. О чем он думает? О том, как будет объясняться о смерти Роберта с людьми, которых, может, и не увидит больше никогда. А ведь пришел сюда в надежде поговорить со своим братом, поздравить его с днем рождения. Сказать ему, что никогда не расстанется с ним. Как бывает в сказках: «и услышал Халльгер голос из-под земли, и то его мертвый побратим заговорил с ним…» «Открой, благородная Эльсе, впусти своего жениха. По-прежнему имя Христово назвать я могу без греха…» Это уже другая история, о том, как к девице пришел ее мертвый возлюбленный… И еще была сказка о двух братьях, которые дали друг другу клятву верности — небом и землей, водой и огнем, ветвями деревьев и Сердцем Мира… Что такое Сердце Мира, всегда удивлялся Аллен, Грааль, что ли? Наверное, да… А потом Мартен-богатырь шел по лесу и увидел, как с деревьев капает кровь, и понял, что брат его погиб…

А каштан? Это тоже сказка про двух братьев. «Эйрик, Эйрик, цветет ли каштан?» — «Айрик, Айрик, каштан наш увял». — «Эйрик, Эйрик, жив ли ты меж людьми?» — «Айрик, Айрик, могила — мой дом…»

Аллен заплакал, и внезапно ему стало страшно. Казалось, кто-то — или сам лес — следит за ним, и взгляд этот был недобрым. Ему захотелось света и замкнутого, спокойного пространства, и он полез в палатку, стараясь не оглядываться в темноту за спиной. Когда юноша застегивал изнутри молнию, его вдруг посетило такое яркое воспоминание, что он дернулся, как от укола. Роберт, ясным днем в светлой комнате прижимающий ладонь к сердцу: «Святой Грааль — он вот здесь…» Сердце Мира, сердце человека, сердце, бедное сердце моего брата. Что они сделали с его сердцем?.. Зачем они забрали его Святой Грааль?..