Джон Варли - Тысячелетие

Это оказалось еще проще, чем я ожидала. Машина двигалась быстрее всех повозок на дороге. Пробираясь между ними, я включила запасную скорость, держа стрелку спидометра как можно ближе к красной линии. И, следя за дорожными указателями, отправилась на площадь Джека Лондона.

Не надо мне было говорить по-французски. Но я уже сказала пару слов официанту, прежде чем сообразила, что это не вписывается в образ.

Еда была паршивая. Все прочие посетители ресторана, без сомнения, находили ее отменной, но мне она казалась безвкусной, как бумага. Наш рацион куда богаче химикалиями, нежели пища двадцатников. Он включает в себя такие компоненты, которые наверняка убили бы Билла Смита или, по крайней мере, вызвали бы сильное отравление. Но я пришла сюда не с пустыми руками. У меня было с собой несколько капсул с ядами, необходимыми любой уважающей себя личности из девяносто девятого столетия. Весь вечер я незаметно бросала их в виски. Заодно они нейтрализовали действие этанола. Поковырявшись немного в тарелке, я налегла на двойной скотч.

Многое из того, о чем рассказывал мне Смит, я уже знала. Как-никак, Билл Смит был наиболее тщательно изученной персоной двадцатого века. Мы просканировали его жизнь от рождения (с помощью кесарева сечения) до смерти.

Поначалу мистер Смит не вызывал у меня ничего, кроме презрения. Глядя на его жизнь со стороны, вы тоже не смогли бы понять, почему парень, которому было дано так много, совершил так мало. Я считала его нытиком и алкоголиком, готовым превратиться в рамолика. У него была ответственная работа-- но ее он вскоре бросит, у него была семья-- и там он тоже оказался несостоятельным.

Он жил в эпоху, когда человечество, с моей точки зрения, подошло к раю земному ближе, чем в любой другой период своей истории, и в стране, которая была богаче-- во всех смыслах этого слова-любой другой страны, когда-либо существовавшей на свете. Дальше род человеческий покатится под горку, пока не достигнет надира-тех замечательных денечков далекого будущего, что я зову своим домом.

Совершенно естественно поэтому, что в мозгах у меня вертелась одна и та же мысль: на что ему-то жаловаться, черт побери?

Но в двадцатом веке куда ни плюнь-- обязательно попадешь в нытика. То они озабочены поисками настоящей любови, то хнычут и жалуются на дороговизну. У них есть целая куча слов для выражения недовольства жизнью: angst, ennui*, тоска и так далее. Они глотают пилюли, чтобы вылечиться от так называемой депрессии. Они ходят на занятия, чтобы научиться быть довольными собой. Они избавляются, делая аборты, от каждого четвертого ребенка. Господи, мне бы их заботы!

___________________________

*Тоска (нем., фр.).

__________________________

И в то же время они ретиво и рьяно, с упорством бобров уничтожают планету. Они накопят-- со временем-- свыше трехсот гигатонн ядерного оружия, прикидываясь, будто не собираются его использовать. Они положат начало процессам, которые-- со временем-- убьют все виды животной жизни, кроме их собственного, нескольких видов насекомых и миллиона быстро мутирующих микробов. И таким образом обрекут своих потомков (и меня в том числе) на вымирание. То, что они делали сейчас, изменит меня настолько, что я уже не смогу дышать их воздухом и есть их пищу.

Неудивительно, что именно они изобрели понятие экзистенциальной безысходности.

И все-таки одно дело-- наблюдать за жизнью человека со стороны и совсем другое-- слушать, как он о ней рассказывает. Я приготовилась повеселиться от души, по крайней мере про себя.

Но когда он заговорил, все переменилось. "Бедняга",-- подумала я с иронией и вдруг поймала себя на том, что сочувствую ему всерьез.

Он не ныл. Он даже не жаловался. А зря: мне было бы легче сохранить свое здоровое презрение. Но он говорил правдиво и просто. Он одинок. Он не знает, как с этим бороться. Он пытается забыться в работе, однако работа больше не помогает. Он знает, что это глупо, но не может понять, почему все на свете утратило для него значение. Как собственный врач, он прописал себе в качестве лекарства этанол. Лечение вроде немного помогало, но особых результатов не дало. Он знает, сам не зная откуда, что утратил нечто важное, к чему стремился раньше, и теперь катится вниз. И больше не ждет от жизни ничего хорошего.

Я слушала, разрываясь между сочувствием и желанием схватить его за шкирку и трясти до тех пор, пока не приведу в чувство. Наверное, родись я в двадцатом веке, я бы стала работником социального обеспечения. Похоже, я не способна обращаться с козлом как с личностью, не проникшись его печалями. Я не смогла остаться сторонним наблюдателем.

Куда проще, черт возьми, было вырубать этих ублюдков парализатором и отправлять пинком под зад в Ворота. Тогда их вопли не достигали моих ушей.

Что-что, а пил он умеючи. Он, по-видимому, думал то же самое обо мне.

Он так увлекся, что опомнился, только когда принесли еду. Сообразив, что выкладывает историю своей жизни в виде непрерывного монолога, он трогательно смутился и попросил меня рассказать о себе.

Я, конечно, была к этому готова. Мы с Мартином разработали правдоподобную легенду. Мне просто не хотелось ее рассказывать. До смерти надоело врать. Но я начала и, по-моему, справилась неплохо. В нужных местах он кивал, задавал сочувственные, но не каверзные вопросы.

Довольная собой, я продолжала болтать, и вдруг поняла, что он не верит ни единому моему слову.

В глазах у него появилось какое-то странное выражение. Быть может, это просто виски? Я пыталась себя убедить, но безуспешно.

Нет, конечно, виски тут ни при чем. Просто он считал, что я что-то от него скрываю, и был совершенно прав.

Я выкинула его у отеля, проехала несколько кварталов, припарковалась, но из машины не вышла. Я сидела там и тряслась крупной дрожью.

Когда меня перестало трясти, я взглянула на часы. Немного за полночь. Я знала, что мне нужно делать. Мы с Шерманом обговорили все до мелочей, в том числе и мой следующий ход. Я только не могла заставить себя двинуться с места.

Не то чтобы я боялась лечь с ним в постель. Мы с Шерманом обсудили этот вопрос, и секс уже не пугал меня так, как прежде. Стоит ли бояться беременности, когда тебе осталось всего несколько дней жизни? И не то чтобы мне претило перепихнуться ради успеха проекта Ворот. Если составить список неприглядных вещей, на которые я была готова, лишь бы спасти проект, то ночь, проведенная с кем-то, кто мне не нравился, отнюдь не была бы в этом списке последней.

И дело даже не в том, что Смит мне не нравился. Работа есть работа, и я отношусь к ней как солдат... и вообще, на самом-то деле он мне нравился. К тому же послание было на сей счет вполне либерально: не хочешь-- не трахайся.