Борис Долинго - Беглецы

«Дьявол», — подумал Малваун, — «хорошо, если он не надумает остаться…» — И он бросил быстрый взгляд на задумавшегося капитана. — «А вдруг выплывет, что Ниморулен сбежал на разные там курорты, и эти двое объявятся у нашартмаков, а разведка узнает их там»? — Майору стало страшно. Тогда — разжалование, как минимум, и допросы, где выбьют всё, что происходило на самом деле…

Майор резко встал и сказал, обращаясь к капитану:

— Капитан Договар, полагаю, для офицеров не может быть сомнений, когда даже солдат, — Он кивнул на Чехотера, — решил вернуться. Я не говорю про этих отщепенцев и предателей, а также подонка, каким оказался сержант Ниморулен, забывший присягу и идеалы Лиги Борцов Имперской Республики. Так вот, мы с вами должны вернуться!

Капитан медленно поднял голову и посмотрел на майора так, как если бы перед ним находилось пустое место.

— Наше место там, тем более, — Малваун постарался придать голосу значимость, — если вы, как сами говорили, хотите бороться за справедливость. Настоящие патриоты служат Родине на своём месте, на своём посту, а не бегут куда-то, как эти вот, — Малваун ткнул пальцем в сторону Формауна и остальных.

— Настоящие патриоты? — переспросил капитан. — А вы можете мне объяснить, майор Малваун, что это такое — настоящий патриоты? Вы мне объяснить можете, именно вы?

— Что вы мелете! — крикнул майор. — Вы обязаны подчиняться присяге!

— Да идите вы!… — тихо сказал Договар, глядя куда-то в сторону.

Он встал и пошёл от группы людей к кромке прибоя.

— Ну, погоди у меня! — закричал майор и схватился за кобуру, висевшую у него на поясе, забыв, что она пуста. — Ах ты, сволочь! — Он плюнул в сердцах.

Овево Конмаун и Прило Бронит засмеялись.

Майор пнул один из стульев, стоявших в кружок на песке и бросился к тюкам, возле которых лежали автоматы, но тут же встал на месте — всё оружие исчезло.

— Спокойно, майор, спокойно, — насмешливо сказал Овево. — Лучше соберите свои личные вещи, если хотите возвращаться.

Капитан не оглянулся на злобные крики майора. Теперь он был твердо уверен, что айтано «не спускают с них глаз», и ничего произойти не может. «Как же мне поступить?» — думал капитан, идя вдоль самой воды по берегу спокойного в этот час океана. Солнце уже садилось за поросшие лесом горы; кончался третий день пребывание на планете Айтано.

Вернуться, продолжать службу, участвовать в работе «Обновления», где заправляют люди, мечтающие только о том, чтобы самим захватить власть?… Всё это как переливание из пустого в порожнее — ничего не изменится, ничего. Выйти из «Обновления», а то ещё и сообщить, куда следует? Это ему будет только плюс для карьеры. А, собственно, что ему не хватает? Со связями его папаши он спокойно дослужится до генеральских погон, высокого положения и всего остального.

Капитан представил себя генералом: заплывёт жирком, начнёт пошаливать печёнка и сердце — результат выпивок и малоподвижного образа жизни, облысеет… Рядом будет красивая, холёная и глупая жена, об этом можно не беспокоиться — родственники подберут, пара детишек, которым дорога в жизни будет уже заранее прописана и обеспечена, не зависимо от того, насколько они годятся для постов, на которые их вытолкнут теперь уже его генеральские погоны. А потом и их детям будет всё обеспечено и т.д., и т.д.. Ну, это, естественно, не самый верх жизни, но тем не менее…

«Чем же всё это, в конце концов, кончится?» — подумал Договар. — «Если все более или менее руководящие посты будут занимать мало подходящие для этого люди, поднаторевшие в демагогии высшего порядка, разглагольствующие о принципах Манифеста Лиги Борцов? Не может же это продолжаться вечно! Ну еще, может быть, лет сто, ну, даже двести, но это же тупик, искусственное торможение своего развития, и сейчас это уже ощущается, хотя официально, конечно, такого никто не признаёт».

Капитан поддал ногой валявшийся на пути камешек. Странно, что это такое: он родился в семье крупного военного чиновника, значит, он должен был бы инстинктивно стремиться к поддержанию того статуса, который этим ему обеспечивается и будет обеспечиваться его детям. Вместо этого Овево Договар сколько себя помнил сознательным человеком именно таким положением вещей в обществе был недоволен. Однако, понимая, что открытое выражение недовольства хорошего не принесёт, он и не выказывал своих крамольных мыслей ни дома, ни кому-либо из друзей, а плыл по течению, создаваемому мундиром отца: хочет генерал-консул Договар, чтобы его сын тоже сделал карьеру военного — что ж, Овево Договар не возражал. Не всё ли равно? Но, в конце концов, желание «делать что-то полезное» привело молодого Договара в «Обновление», где, как он теперь понимал, о настоящем обновлении общества тоже никто и не помышлял.

«Когда-нибудь, когда дела зайдут уж в окончательный тупик, всё развалится само собой», — подумал капитан, — «А пока ясно, что и у нынешнего режима есть резервы. Но стоит ли ждать такого тупика? Может быть если я, потом ещё кто-то, и ещё, и ещё овладеют хотя бы сотой частью знаний и способностей айтано, то тупика можно миновать? Ведь нам даже трудно представить себе общество, где нет обмана, подлости, где невозможны никакие чёрное помыслы как отдельных, так и групп лиц, и поэтому нет политики, поскольку не было ещё в истории политики, проводившейся без каких-то тайных целей, без фарисейства?»

Договар остановился. Разве он совершит предательство по отношению к своему народу, если останется здесь? Он ведь останется именно для того, чтобы на его родине стало невозможно предательство, ложь, страх. Только всегда помнить, что абсолютная власть разлагает, может разлагать абсолютно…

Капитан огляделся вокруг, ловя себя на том, что созерцание этого неба, гор, океана доставляет непонятное наслаждение, необъяснимо волнует. На пляж легла ажурная тень — закатные лучи просвечивали лес, и деревья чётко выделялись на фоне огненно-золотого диска. Лёгкие маленькие волны, которые погнал вечерний ветерок, тихо шуршали у самых ног, приглаживая песок.

Договар вспомнил, что он пережил в том полузабытьи, после которого он очнулся совершенно уже здоровым. Вобрать в себя всю природу, слиться со всем миром, оставаясь при этом самим собой, наслаждаясь чистым ветром, бьющим в лицо, тёплым ласковым морем, лесом, где каждое дерево купается в потоках солнца. Разве природа — это не мы сами? Разве стремиться к тому, чтобы понимать её и быть с ней одним целым это предательство, разве это бегство от своей культуры, если эта культура не понимает этого? Это то, с чего начинается человек, зачем же противопоставлять себя своим настоящим корням? Пусть кто-то и назовёт это бегством, но это будет бегство от лжи, косности, собственной слепоты…