Бет Рэвис - Ярче солнца

Но включается не верхний свет; вместо этого светиться начинают ступени. Я подбираюсь ближе, и шаги мои глухо отдаются на металлическом полу. Тоненькие полоски светодиодов бегут по перилам с обеих сторон лестницы и по передней части каждой ступеньки. Огоньки заключены в пластиковые трубки, почти как наружные рождественские гирлянды.

Тут мои мысли замирают.

Раньше, подумав о Рождестве, я непременно начала бы вспоминать Землю и мучиться болезненной тоской по всему, что мне никогда уже не вернуть.

Теперь же я мысленно произношу это слово и не чувствую ничего, кроме отголоска тупой, фантомной боли в ампутированной части жизни.

Встряхнув головой, кладу руку на перила. Из-за огней пальцы будто светятся розовым. Поднимаюсь на первую ступеньку и смотрю вверх — лестница уходит все выше и выше, расходясь в стороны, как уровни на парковке. Пытаюсь подсчитать, сколько раз она поворачивает, но вверху огни сливаются в единое пятно. «Годспид» оказывается высотой с небоскреб. Когда мы в последний раз были в Нью-Йорке, я допыталась подняться на Эмпайр-стейт-билдинг по лестнице. Мы с родителями побежали наперегонки, я одолела сорок пролетов и сдалась — даже полпути не осилила. Эта лестница, кажется, больше раза в два — она тянется через весь корабль, до самого уровня хранителей, к Старшему.

А где же криоуровень? Где ступеньки, что ведут туда, вниз?

От лестницы бреду к стене. Там, снаружи, космос… а дальше планета. Так странно. Стена уровня фермеров определенно тоньше — металл относительно теплый, а дверь не слишком тяжелая, а ведь она той же толщины, что и стена. А вот внешние стены кажутся громадными. Стальные балки выгибаются вверх под меньшим Углом, чем купол над фермерами. Заклепки здесь гораздо, гораздо толще, размером с мою ладонь.

Прикладываю руку к металлу, и на ней остается рыжевато-коричневая пыль. Эта стена холодней, и выглядит она солидно и тяжеловесно.

И все же на уровне фермеров, где просторно, светло и тепло, я чувствую себя в ловушке, в клетке. А здесь, вплотную с толстой, тяжелой стеной, в узком изогнутом коридоре, полутемном, пахнущем металлом и пылью, — здесь я чувствую себя ближе к миру.

К свободе.

Вскоре обнаруживается и вторая лестница, змеящаяся вниз между центром «Годспида» и Вселенной. Ее ступени более узкие и крутые, они спускаются вниз, видимо, на криоуровень. Мне ужасно хочется исследовать ее — единственное место, в которое она может вести, это последняя, запертая комната. Но нельзя идти туда без Старшего. Исследовать корабль без него кажется мне предательством.

Возвращаюсь обратно к двери на уровень фермеров. Орион сказал, что жил здесь, пока прятался от Старейшины. Не могу представить, чтобы кто-то добровольно заточил себя в эту узкую темную нору, где нет даже фальшивого солнца-лампочки. Сколько дней прошло, прежде чем он понял, что больше не может выносить эту тьму, и выполз обратно к фермерам под личиной регистратора? Какую стену он подпирал спиной, сидя тут долгими часами — внешнюю или внутреннюю?

Как бы там ни было, это идеальное укрытие. Никто даже не знает, что лестница вообще существует.

Как-то мама читала лекцию на конференции генетиков в Атланте, и нас там поселили в пафосный отель. Я большую часть поездки провела в бассейне, а в последний день, возвращаясь в номер, обнаружила, что лифт сломан. Мне понадобилось полчаса, чтобы найти лестницу — она оказалась спрятана за дверью с табличкой микроскопических размеров. Целую неделю я прожила, не зная, где лестница, даже не думая о ней, хотя логично, что в отеле обязательно должна быть лестница, хоть где-нибудь.

Жители «Годспида» вот уже многие годы не подозревают об этой лестнице. И я не могу не спрашивать себя: если они забыли о ней, о чем еще они могли позабыть?

45. Старший

Снова прикладываю палец к сканеру, и металлические панели на потолке начинают закрываться. Шелби смотрит во все глаза до тех самых пор, пока последняя из них не встает на место.

— Мы долетели, — говорит она, и в голосе ее звучат слезы и музыка. — Мы добрались.

— Добрались.

Мгновение мы смотрим друг на друга с улыбкой, но потом ее взгляд опускается на безжизненное тело Марай. Так грустно понимать, что она никогда не увидит новой планеты, хоть и смотрит вверх, не мигая.

— Я сам отправлю тело Марай к звездам. Но мне надо, чтобы ты собрала здесь всех главных корабельщиков и начала подготовку к посадке.

Она кивает.

— Все главные корабельщики подготовлены. Есть специальные тренажеры-симуляторы, и информацию передавали из поколения в поколение с…

— С момента отправления с Сол-Земли.

— Мы всегда были готовы к посадке, даже когда до нее были еще столетия.

— Сколько времени вам нужно?

Шелби смотрит на панели управления, раздумывая.

— Первый корабельщик проведет тесты…

Взгляд устремляется на меня. Она забыла.

Теперь она сама первый корабельщик.

— Я проведу тесты. Первый уровень проверки — убедиться, что планета пригодна для жизни.

— Я думал, мы всегда знали, что пригодна.

Шелби кивает.

— Задолго до отправления сол-земные зонды показали, что на планете стабильная среда, которая может поддерживать жизнедеятельность, но первый уровень проверки нужен, чтобы в этом убедиться. Я… э-э-э… если честно, меня кое-что немного беспокоит. Если двигатель корабля так долго был переключен на поддержание внутренних ресурсов, потому что мы достигли орбиты… тогда почему мы еще не приземлились?

Мое изумление при виде планеты постепенно тоже сменилось этим самым вопросом. Вполне возможно, что мы находимся на орбите с самой Чумы… может быть, само восстание, после которого установилась система Старейшин, тогда и произошло. Почему корабль еще не приземлился?

— До того как начать думать о приземлении, надо убедиться, что оно возможно.

— Я сама проведу тесты. Это займет несколько часов. Тогда у нас будет больше данных.

— Сначала нам нужно попрощаться.

Шелби опускает взгляд на Марай, которая так и смотрит в потолок, и молча кивает.

Она достает откуда-то сложенный черный ящик, облицованный электромагнитами, которые вместе с элементами управления под металлической обшивкой корабля делают возможной транспортировку тяжестей. Открывает ящик, и тот автоматически раскладывается, фиксируясь в форме большого, глубокого прямоугольного контейнера с печатной платой на боку для подключения к гравтрубе. Его использовали для перевозки каких-то деталей — внутри все покрыто грязью, смазкой и царапинами. Пытаюсь протереть дно рукавом, но только размазываю сильнее. Не хочется везти тело Марай, словно сломанный механизм на свалку, но я чувствую, что чем скорее отдам ее звездам, тем лучше. Сбегав в машинное отделение, возвращаюсь с бумажными полотенцами и выкладываю ими контейнер.