Шеррилин Кеньон - Поцелуй ночи

Страйкер понял, что под этим «она» богиня подразумевала Кассандру.

— Как это возможно?

Аполлимия подняла руки и описала ими круг в воздухе. Вода из заводи приняла форму, похожую на хрустальный шар. При том, что шар удерживался лишь воздухом, вода в нем циркулировала, пока не явила изображение женщины, которую они оба хотели видеть мертвой.

Шар не показал ничего, что могло бы стать зацепкой в поисках Кассандры.

Аполлимия протянула руку и проткнула изображение ногтем, заставляя его трястись и искажаться.

— Артемида чинит нам препятствия.

— Пока еще есть время убить и мать и ребенка.

На что она улыбнулась.

— Да, есть, — она развела руки и вода, образовав из шара дугу, вернулась обратно в пруд. — Настало время для удара. Артемида удерживает Электи. Он не сможет остановить вас. Он даже не узнает, что вы напали.

Страйкер вздрогнул при упоминании Электи. Как и на Абадонну, Страйкеру запрещалось нападать на него.

Он ненавидел ограничения.

— Мы не знаем, где напасть, — сказал он матери. — Мы искали…

— Возьми одного из цередонов. Мои домашние питомцы могут найти их.

— Я думал, что им запрещено покидать это измерение.

Жестокая полуулыбка изогнула губы его богини.

— Артемида нарушила правила, значит, и я могу. Теперь ступай, м'гиос, и заставь меня гордиться тобой.

Страйкер кивнул и резко развернулся. Он сделал лишь три шага прежде, чем голос Разрушительницы заставил его остановиться.

— Помни, Страйкер, убей наследницу до возвращения Электи. Не вступай с ним в бой. Никогда.

Он остановился, но не оглянулся назад.

— Почему ты все время запрещаешь сражаться с ним?

— Нам не дозволено спрашивать, почему. Мы вольны лишь жить или умереть.

Он заскрежетал зубами, когда она выдала ему искаженную человеческую цитату.

Когда богиня снова заговорила, холодность ее тона еще сильнее разозлила его:

— Ответ на твой вопрос в том, во сколько ты оцениваешь собственную жизнь Страйкер? Я укрывала тебя все эти столетия, и у меня нет ни малейшего желания видеть тебя мертвым.

— Электи не может убить меня. Я — бог.

— И более великие боги пали. Многие из них — под силой моего гнева. Учти мои слова, мальчик. Хорошенько запомни их.

Страйкер продолжил свой путь, помедлив лишь затем, чтобы отвязать Куклонаса, имя которого означало «смерч». Спущенный с цепи цередон становился смертельной угрозой. Почти такой же, как Страйкер.

Было около полуночи, когда сотовый Вульфа снова зазвонил. Подняв трубку, он услышал незнакомый голос с грубым греческим акцентом.

— Это — Спаун, Викинг. Это ты звонил несколько сотен раз, пока меня не было?

Вульф проигнорировал саркастический тон собеседника.

— Где тебя носило?

Ответ Спауна прозвучал как низкий вызывающий рык:

— С каких это пор, я, к дьяволу, должен перед тобой отчитываться? Я с тобой даже не знаком, а потому это — не твое собачье дело.

Так, похоже кто-то не принял свои антидепрессанты на ночь.

— Слушай, у меня нет никаких личных претензий к тебе, Даймон…

— Я — Аполлит, Викинг. Большая разница.

Ну да, конечно.

— Извини. Не хотел оскорбить.

— Цитируя тебя, Викинг, «ну да, конечно».

Ах ты, черт!

— И да, это я тоже услышал.

Вульф подавил раздражение и выкинул все мысли из головы. Последнее, чего он хотел, это выдать себя незнакомцу, который во всех отношениях столь же смертоносен, как и Даймоны, охотящиеся за Кассандрой.

— Если ты знаешь так много, то должен знать, и почему я звонил.

Тишина была ему ответом.

После короткой паузы Спаун разразился гортанным смехом.

— Ты не можешь скрыть от меня свои мысли, Вульф. Нет никого способа оградить от меня свой разум, пока сохраняется прямой контакт, такой как телефон, который ты держишь. Но не волнуйся. Я — не твоя проблема. Я был всего лишь удивлен, что у Аполлона действительно есть наследница, чтобы ее защищать. Поздравляю с ребенком.

— Спасибо, — сказал Вульф не слишком искренне.

— И, отвечая на твой вопрос, я не знаю.

— Не знаешь чего?

— Живут ли полукровки дольше двадцати семи лет. Но такое возможно. Я предлагаю, через несколько месяцев нажарить попкорн «Орвилл Реденбачер», сесть поудобней и насладиться шоу.

Вульфа привело в ярость небрежное отношение Аполлита к чему-то настолько трагическому.

— Заткнись, Спаун. Я вовсе не нахожу тебя забавным.

— Тем хуже для тебя. Так уж вышло, что я считаю себя довольно остроумным.

У Вульфа руки чесались разорвать Темного Охотника — Аполлита на части.

— Правда, хорошо, что я живу на Аляске, где ты не можешь до меня добраться, а?

— Как ты это делаешь?

— Я — телепат. Я знаю, о чем ты думаешь, раньше тебя самого.

— Тогда почему ты — такая задница?

— Потому, что я — телепат, а не эмпат. Меньше всего меня заботят твои чувства, только мысли. Но, коль скоро, я получил сообщение от Эша, с указанием помочь вам двоим, полагаю, что так и сделаю.

— Как благородно с твоей стороны, — саркастично ввернул Вульф.

— Да, действительно, особенно, если учесть, что я терпеть не могу большинство из вас. Но поскольку Кассандра — одна из моих людей, я попытаюсь быть хорошим. На твоем месте, я бы нашел для нее акушерку — Аполлита, чтобы помочь с рождением твоего сына.

Сердце Вульфа сжалось от этих слов.

— Это — мальчик?

— Пока еще не совсем, но станет им, когда чуть больше сформируется.

Вульф улыбнулся, подумав об этом, хотя, если честно, маленькая частичка его мечтала о дочери. Которая будет напоминать ему ее мать, когда Кассандры не станет.

Подавив эту мысль прежде, чем она завела бы его, куда не следует, Вульф прислушался к Спауну, перечислявшему необходимые для Кассандры вещи.

— Мой народ несколько отличается от людей. Существуют специфические сложности, связанные с диетой и изменениями окружающей обстановки.

— Я знаю, что Кассандре требуются переливания крови, — сказал Вульф, думая о том, какой бледной она выглядела последние два дня. — Она недавно сказала мне, что чувствует слабость.

— Поверь мне, ей нужно больше, чем просто переливание.

— Например?

Спаун проигнорировал вопрос.

— Я сделаю несколько звонков, посмотрим, удастся ли найти кого-то, желающего помочь вам двоим. Если повезет, подвернется какая-нибудь колония, согласная принять вас. Ничего не могу обещать. С тех пор, как я стал играть за другую команду, у моих людей появилась дурная склонность люто ненавидеть меня и желать моей смерти каждый раз, едва я пытаюсь связаться с ними.