Брайан Стэблфорд - Центр не удержать

— У вас есть крылья, — заявила Урания. — У меня есть Клио. Она за всеми наблюдает.

— Я в порядке, — заверил Мирлин.

— Нисрин?

— Все хорошо, — подтвердил тетронец. Если судить по его речи, он говорил правду.

— К сожалению, — послышался слегка обеспокоенный голос наследницы, — мы не одни. Здесь есть и другие крылатые создания, они приближаются к нам снизу. Их много. Через несколько минут они окружат нас.

— Мозг-в-коробочке может сказать, что они из себя представляют? потребовала Сюзарма.

— Только то, что они очень большие, масса каждого из них значительно превосходит нашу.

— Ни черта не вижу, — послышалась жалоба полковника. Я просто увидел, как она вглядывается в темноту, палец на спусковом крючке игольника, а цель не заметна.

— А как они видят нас? — с отчаянием в голосе спросил Мирлин.

— Может, и не видят, — осмелился предположить я, всматриваясь в темноту, отделявшую меня от Центра Асгарда, и нацеливаясь в нее игольником.

— Боюсь, что их зрение не зависит от света, — ответила Урания, которая должна была первой встретить опасность, если таковая существует.

Мой разум, и без того сбитый с панталыку, живо вообразил гигантских летучих мышей-вампиров, безошибочно отыскивающих нас с помощью ультразвука и алчущих нашей крови.

А потом Урания издала какой-то звук. Именно так — не вопль, ибо я не уверен, могла ли она вообще вопить, но звук, в котором были ужас и потрясение, и в нем, в этом звуке, было нечто зловещее.

— Что случилось? — вскинулась Сюзарма. Но ответа так и не последовало.

А потом я уловил мельтешение теней, появившихся на фоне неясного света. Их было великое множество, и, хотя сперва они показались крошечными, они стали расти с пугающей быстротой.

— Ох, черт, — простонал я, взяв парализатор на изготовку. Но выстрелить не пришлось. В свете фонарика на шлеме я видел тысячи крыльев, но они были еще далеко, хотя двигались проворно. Руки так и чесались выпустить заряд игл, но я не был уверен, поможет ли такое оружие против мотыльков-Левиафанов, против исчадий тьмы, охраняющих Центр. Каждый раз, когда я прицеливался, кожистые крылья уносили мишень прочь.

Так и не выпустив ни единого заряда, я провалился в утробу чудовищной тени, и сознание вновь покинуло меня.

Быть обезглавленным не особенно приятно, даже если это случается с тобой во сне, где такие потери воспринимаются легче.

Даже не подозревал, что могу пережить это. Ведь когда лезвие разрубило меня, я понял весь ужас собственного положения. Я хотел выкрикнуть — даже не слово, нет, просто крикнуть, но выяснилось, что без глотки могу лишь булькать и пускать пузыри. Рот открылся, язык силился сказать что-то протестующее — но все тщетно, все впустую. Удивительно, но при всем при этом мое сознание продолжало плестись своей дорогой, даже не запнувшись. Получается, что моя казнь произвела большее впечатление на зевак, чем на меня самого.

Я догадывался, что обезглавленное тело не являет собой усладу для взоров, догадывался, что одинокая голова, поднятая в воздух рукой злобного божка, также не самое заманчивое зрелище, но совершенно не был готов к тому, что случилось на самом деле, Смех, эхом разносившийся над площадью, внезапно стих. Лица, недавно сияющие от восторженного возбуждения, столь же внезапно изменились от ужаса, глаза, только что сиявшие от восторга, теперь были закрыты руками или опущены долу. Тысячи ртов открылись — словно для того, чтобы издать единый крик боли, но губы были бессильны, и ни звука не сорвалось с них. Тишина упала, как занавес, и все замерло.

Тот, что называл себя Локи, отвел глаза от моего лица, нанося роковой удар, но я-то все еще видел его боковым зрением. Его и без того бледная физиономия побледнела еще больше, побелели волосы и глаза. В молчании застыл и он.

Подобно толпе, он обратился в камень.

Единственным различимым звуком было шипение змей, единственным оставшимся движением — шевеление тех же змей, обвившихся вокруг каменной руки, отчего голова, зажатая в ней, слегка раскачивалась.

Девятка, трактуя мои сны с некоторой осторожностью, говорила, что я наделен оружием, которое могу обратить против врагов. Кое в чем они ошиблись. Биокопия в мозгу не снабжала меня оружием, перекодируя личность, она, эта копия, превращала меня самого в оружие.

Я нашел Медузу — я сам был ею!

Захватчики компьютерного пространства Асгарда никогда не догадывались, какую тактику применяли в борьбе против них. Теперь было ясно, почему Локи колебался и выжидал время. Ради своей безопасности! Он хотел дождаться, пока мое тело не сгниет заживо. Далее, полагал он, опасность исчезнет. Он волновался, и не без причины. Враг был сбит с толку, одурманен успехом, заполучив меня в плен и наблюдая за моим тлением. Недруг и помыслить не мог, что моя смерть повлечет за собой его собственную гибель. Итак, я был подсадной уткой, волком в овечьей шкуре, я был… Троянским конем.

И все же происшедшее пока не укладывалось в голове — как этот "мешок сюрпризов" повлияет на войну в компьютерном пространстве? Откуда мне знать, было ли это побоищем средней руки или же подлинным Армагеддоном? Раздумывать над этим мне не хотелось. Собственная судьба занимала меня куда больше.

Несмотря на то что со своими врагами я разделался одним ударом, мое положение все еще оставалось весьма щекотливым. От меня и сохранилось только, что отсеченная голова со змеями вместо волос и зловещим взглядом. И эта голова была зажата в каменной руке. Пусть она сохранила здравый рассудок, думать о дальнейшей судьбе ей-было явно затруднительно. Наверное, я был обречен болтаться между небом и землей целую вечность, буравя, злобным, парализующим взглядом толпу насмешников и палача. Для прославленного героя такая судьба могла быть почетной, но мне не хотелось бы с ней мириться.

Мои враги уверяли меня, что я следую прямиком в ад. Что ж, если это мне суждено, я обречен на адские муки. Все еще рисуя устрашающие картины собственного будущего, я уловил движение в толпе — самым краешком глаза. Сначала не поверил, посчитал за ошибку, но змеи, извиваясь, развернули голову прямо к месту действия, и стала видна фигура гуманоида, проталкивающаяся сквозь плотную толпу. Пробираясь между окаменевшими людьми, он повернулся. Лицо его можно было бы рассмотреть совсем ясно, если бы не легкая дымка. Было только понятно, что это человек, притом довольно пожилой. Каждый шаг давался ему с величайшим трудом. Сначала я перепугался, что, встретив мой взгляд, он обратится в камень, но вскоре беспокойство рассеялось. Большинство из присутствующих на площади не смотрели мне прямо в лицо перед тем, как окаменеть. Значит, будь я так же опасен для него, как и для них, он застыл бы на месте, едва попав на место моей казни.