Елена Асеева - Середина. Том 2

В распашном, без рукавов буром сакхи, и в золотых сандалиях, Асил ноне не выглядел величественно, а вроде как повседневно. Однако его венец, восседающий на голове, привнес в залу какую-то таинственную силу. Это был широкий платиновый обод, каковой по кругу украшали шесть шестиконечных звезд крепленых меж собой собственными кончиками. Единожды из остриев тех звезд вверх устремлялись прямые тончайшие дуги напоминающие изогнутые корни со множеством боковых, коротких ответвлений из белой платины. Они все сходились в единое навершие и держали на себе платиновое деревце. На миниатюрных веточках которого колыхалась малая листва и покачивались разноцветные и многообразные по форме плоды из драгоценных камней, точно живые так, что виделся их полный рост от набухания почки до созревания.

Следом за вошедшим в залу Асилом, вступили Мор и Велет. Старший Атеф достаточно быстро преодолев расстояние до Першего, неуверенно остановился в шаге от его кресла, и, оглядев зеленые полотнища облаков, наполнившие огромное помещение зекрым светом и будто тончайшим, изумрудным дымком, улыбнулся.

— Здравствуй, Отец, — молвил Асил серебристо-нежным тенором, оный заиграл серебристыми песенными переливами. — Так соскучился.

— Я тоже мой дорогой малецык, — дюже мягко отозвался Перший, и, подняв с облокотницы кресла правую руку устремил вытянутые перста в направлении брата.

Асил не менее скоро склонил голову, и слегка разрезав воздух золотыми веточками деревца, ласково прикоснулся к подушечкам пальцев старшего Димурга, позволив также тому нежно огладить его щеки и подбородок. Теперь уже много степенней старший Атеф испрямил стан и с теплотой во взоре взглянул на сидящего на коленях Першего мальчика.

— Где Круч? — вопросил Перший, прерывая наступившее безмолвье, в котором Мор и Велет дошли до средины залы.

Они, как почасту вершили, синхронно вскинули вверх руки, и, сорвав со свода тем взмахом полотнища облаков, сотворили себе и старшему Атефу объемные кресла.

— Со Стырей, — отозвался Асил, медлительно опускаясь пред братом на корточки.

— Ты зря прилетел, мой дорогой, не спросив позволения Родителя, — проронил старший Димург. И Яробор Живко ощутил, как дотоль поддерживающая его под спину левая рука Господа несильно дрогнула. — Достаточного того, что Родитель гневается на меня. Не нужно вызывать ту досаду на себя.

— Ничего… Думаю Родитель не будет на меня негодовать, — откликнулся Асил и заулыбался еще благодушней так, что золотое сияние на доли секунд поглотив смуглость кожи явственно живописало его схожесть с Небо и Першим. — Да и потом мальчик… малецык хотел меня видеть. Да и я сам, все это время жаждал, желал его узреть, прикоснуться и хоть малость, побыть подле нашей ненаглядной любезности.

— И я тоже, — тихо дыхнул Яробор Живко, — и я… и Крушец.

Мальчик нежданно резко подался вперед телом, и, раскинув широко руки, прямо-таки упал в объятия Асила, каковой торопко прижав его к груди, принялся целовать во взлахмоченные волосы на голове.

— Крушец, он так тебя любит, — прошептал юноша только Богу, словно передавая дотоль накопленную в нем тоску по сродникам.

Старший Атеф немедля поднялся с присядок, и, придерживая тельце мальчика возле груди, неторопко двинулся к созданному для него креслу.

— Да, мой ненаглядный и я тоже его люблю, как и тебя, — полюбовно дыхнул Асил, не скрывая охватившего его трепета от близости обоих. — Ибо мы все связаны не только общим нашим Истоком — Родителем, но и нашим Отцом, братом… Нашим Першим.

Степенно опустившись в кресло, Бог, поколь не выпустил из объятий мальчика тем, точно страшась нарушить наступившего единения с лучицей, которая ярко осветила и саму плоть, и его сакхи. Какая-то зримая усталость легохонько сотрясла конечности Асила, когда он усаживался на кресло, что не ускользнуло от взора Першего. Посему старший Димург медлительно качнул перстами правой руки лежащей на облокотнице, сим движением вспенив зеленые испарения, ползущие по полу. И они, подобно приливной волне, подкатили к ногам младшего брата да разком приподняв их, образовали под ними пухлый, широкий лежак.

— Ты почему, моя бесценность, такой утомленный? — участливо поспрашал старший Господь и губы его капелюшечку колыхнулись, в целом, как и весь он сам. — У вас все хорошо?

— После… После об этом, — довольно-таки озадаченно изрек старший Атеф и наконец выпустив из объятий мальчика, усадил его себе на колени. — Надо будет после потолковать о произошедшем… Так, что не тревожься Отец, у меня есть чем прикрыться от недовольства Родителя. Ибо так удачно совпало случившееся и желание нашей малости меня узреть. Разве я такое мог упустить? И не побыть подле самой большой ценности нашего Всевышнего.

— Что произошло? — единожды тревожно дыхнули Велет и Мор, да не менее торопко перекинулись взглядами.

— Что-то с нашей крохой, малецыком Кручем? — теперь и вовсе явствовала тревога, и бас-баритон Першего, многажды усилившись, зазвучал точно натянутая струна, только издающая не звонкие мотивы, а глухо раскатистые.

— Нет, нет, — спешно откликнулся Асил, уловив беспокойство брата и сынов. Впрочем, при том не смея отказать себе в радости общения с мальчиком тесно прижавшемуся к нему. — С малецыком Кручем все благополучно. Просто сызнова осложнения в Галактике Синее Око. Вновь появилась в центральной ее части заверть, сильного излучения, с малым угловым размером в единение со скачкообразным падением плотности. Несомненно, это выплеск материи, вследствие того, что прохудились стенки самого Синего Око. Нестабильное состояние наблюдается во всей Галактике, от этого несколько вибрируют стенки соседних. Поэтому мне нужна твоя помощь Перший, абы тут надо решать как-то радикально.

— Радикально — это значит уничтожить… Сделать то о чем я уже давно говорю, — вельми задумчиво протянул старший Димург и по его лицу, задевая каждую черточку, каждый изгиб пробежала зябь волнения. — Еще тогда, когда Седми устанавливал в заверти ловушечную поверхность… Так нет же Небо упросил ее коллапсировать, сославшись на то, что это Галактика Седми. Не зачем мне было, тогда уступать… Я так и думал, что все повторится. А теперь, ты малецык, должен тратить силы, чтобы погасить выплески материи и не дать Синему Оку надломиться.

Перший, несомненно, негодовал, что было зримо по бледнеющему сиянию его кожи, точно чахнущему мало-помалу в черноте, медлительно повышающемуся голосу, каковой услыхав, болезненно передернул плечами Яробор Живко, на чуток даже ощутивший слабость в собственной плоти. Асил, коего мальчик обнимал, почувствовал ту самую вялость и мягкотелость, да торопливо провел дланью по его спине. А потом, наклонившись, нежно прикоснулся к макушке головы. Эту слабость мальчика увидел и Перший, и посему, стоило только его брату приголубить кудри юноши, резво качнул головой, тем вроде взмыливая на глади собственной кожи лица и рук сияние, наполнившее нынче и сами черные волосы Господа.