Кир Булычев - Заповедник для академиков

— Тама. — Девочка неопределенно ткнула пальцем вдоль коридора.

Как будто по мановению этого пальчика дальше по коридору открылась дверь, оттуда высунулась женская голова в папильотках и позвала:

— Паша, иди сюда, я жду.

Александрийский весь подобрался, стал даже выше ростом, и палка, на которую он только что опирался, превратилась в легкую изящную трость. Он уверенно и легко пошел к женщине, Лидочка за ним.

Подойдя ближе, Лидочка узнала в этой полной, простоволосой бабе в халате, поверх которого была натянута фуфайка, респектабельную администраторшу, которая регистрировала их по приезде.

— С кем это ты? — спросила администраторша, глядя на Лидочку. Потом вспомнила и сказала: — А, помню, Иваницкая, от Института лугов и пастбищ. Заходить будете?

— Нет, — сказал Александрийский.

— А зачем ты ее привел?

— Ее это тоже касается.

— Тебе лучше знать, — сказала равнодушно администраторша.

— Больше никто ключей не спрашивал?

— А спросят?

— Могут спросить. Тогда ты нас не видела.

— А я вас и так не видела, — сообщила администраторша. — В твоем возрасте опасны молодые девочки.

— Я бы рад, — сардонически улыбнулся Александрийский. — Но не могу. И не ревнуй, мы еще с тобой повоюем.

— С тобой повоюешь, — сказала женщина и, не закрывая двери, исчезла в своей комнате. Девочка стояла сзади Лидочки, она сунула конец косы в рот и обсасывала его.

— Вы давно знакомы? — спросила Лида.

— Лет десять назад Катя была красавицей. Она и сегодня хороша собой, но десять лет назад…

— Десять лет назад и ты, Паша, был еще орлом, — сказала женщина, вынося им ключ и протягивая Александрийскому. — Не то что теперь — руины, извини за грубое слово. Как, есть надежда, что выздоровеешь, или помирать придется?

— Ты жестокая женщина, Катя, — сказал Александрийский жалким голосом. Этого Лидочка не ожидала, даже обернулась к нему, словно хотела убедиться, что он мог так сказать.

— Значит, не выздоровеешь, — сказала Катя. — Но проскрипишь еще пару лет. А жаль. Да ты ко мне все равно бы не вернулся…

— Не знаю, — сказал Александрийский.

— Направо поворачивай, будто запираешь, понял?

— Ладно, — сказал Александрийский.

— А то заходи, чаю попьем.

— Спасибо. Какой номер?

— Через одну на моей стороне. А она не вернется?

— Думаю, что не вернется.

— А то неловко получится.

— Я бы не стал тебя подводить.

— С тебя станется. Ты же, Паша, всегда только о себе думал.

— О науке.

— Это так у тебя называлось — думать о науке. А наука для тебя что? Это ты сам и есть наука.

— Наука сегодня куда больше и сильнее меня — я только ее раб.

— А, что с тобой спорить! Иди смотри.

— Так ты точно не знаешь, кто она такая на самом деле?

— Я ж тебе Христом Богом клянусь — Полина она и есть Полина. Ее Денис еще с дореволюции знал.

— Здесь?

— А где же?

— А Денис сейчас где?

— В Москве. Ты пойдешь или так и будешь стоять?

Александрийский пошел к двери в комнату Полины, Лидочка за ним. Катя осталась у своей двери. Лидочка услышала за спиной ее голос:

— А молодые тебе опасны, Паша. Помрешь ты с ней.

Александрийский, не оборачиваясь, отмахнулся. Сзади хлопнула дверь.

Профессор согнулся, вставляя в замочную скважину ключ.

— Как будто закрываете, — напомнила Лидочка.

— Помню, — сказал профессор.

Дверь отворилась. Профессор повернулся к Лидочке, хотел пригласить ее войти, но тут увидел девочку с косой.

— А ты что здесь делаешь?

— Гляжу, — сказала девочка.

— А глядеть тебе нельзя, — сказал Александрийский.

— Почему?

— Потому что я тебе глаза выколю, — сказал профессор. — А не будешь смотреть, конфету дам, так что выбирай, что тебе интересней.

— Мне смотреть интересней, — сказала девочка.

— Иного ответа я от тебя не ожидал. Держи рубль.

Профессор достал из кармана брюк рубль. Девочка взяла его и продолжала стоять.

— А теперь — брысь отсюда.

Девочка раздумывала.

Открылась дверь в комнату Кати, и та крикнула:

— А ну, иди сюда, уши оторву!

Девочка демонстративно вздохнула и побрела прочь.

— И это могла быть моя дочь, — сказал Александрийский. — Надо будет спросить, чья она… — Он тоже вздохнул и добавил: — Я первым туда войду.

В комнате было сыро, холодно и совсем темно — маленькое окно, расположенное низко к земле, пропускало слишком мало света. Александрийский стал шарить рукой по стене возле косяка двери в поисках выключателя. Но Лидочка сообразила, что в комнате нет электричества, — на столе стояла трехлинейка. Рядом с ней она разглядела коробку спичек.

— Погодите, — сказала она Александрийскому. — Я зажгу.

Она зажгла лампу, подкрутила фитиль. В комнате стало чуть светлее, ожили, зашевелились тени.

— Какое-то средневековье, — сказал Александрийский. — Почему не провели электричество?

— Потому, — ответила Лида, осматриваясь.

Комната была обставлена скудно. Продавленный диван был застлан серым солдатским одеялом, покосившийся платяной шкаф с открытой дверцей был печально и скучно пуст, лишь черная юбка висела на распялке. У дверей стояли высокие шнурованные башмаки.

— Лидочка, будьте любезны, загляните под диван, — сказал Александрийский. — У нее должен быть какой-нибудь чемодан или саквояж.

Под диваном было мало места для чемодана — всего сантиметров десять-пятнадцать, но Лидочка не стала спорить. Прижав щеку к полу, она заглянула под диван — там было темно, что-то зашуршало, когда Лидочка сунула руку. Лидочка отдернула руку и вскочила.

— А там мыши, не бойся, — сказала Катя, которая вошла в комнату.

— Я не боюсь, — сказала Лидочка, переводя испуганное дыхание. — Там нет чемодана.

— У нее баул был, — сказала Катя. Она уже причесалась, от этого лицо ее изменилось — стало миловиднее. Девочка, получившая рубль, снова появилась в дверях, но войти не посмела. Из-за нее выглядывал парень лет пяти. Он сопел.

— Баул был, черного цвета, старый, — повторила Катя. — Она как с ним приехала, так он у нее в шкафу и стоял. — Катя показала на открытый шкаф.

— А одежды у нее много было?