Сергей Лукьяненко - Чистовик

Но когда кораблик приблизился настолько, что я сумел его внимательно рассмотреть — большая, метров пятнадцать длиной яхта, вроде бы только парусная, но никакой дикости, никакой отсталости — круглые стеклянные иллюминаторы в начищенных медных ободках, на носу электрический прожектор на крутящейся, будто оружейной, турели, то я увидел — экипаж состоит не из белых, а из азиатов. Мне помахали руками — вроде как дружелюбно. Я помахал в ответ. С яхты спустили шлюпку, и два человека энергично заработали веслами.

Может, я и впрямь где-то на своей Земле? В Юго-Восточной Азии? В Новой Зеландии, там, говорят, рельеф очень затейливый, не зря там теперь фэнтези снимают фильм за фильмом…

Лодка приблизилась к самым камням. Двое моряков принялись табанить веслами, явно опасаясь пропороть днище. Я настороженно разглядывал их.

Высокие, смуглые, черноволосые, узкоглазые. В белых форменных блузах странного покроя, расстегивающихся на плече, как у детей, в белых же штанах. И отчего моряки так любят белое? Стирать же наверняка трудно.

— Прыгай! — не то приказал, не то предложил один матрос.

Гора с плеч. Язык я понимаю. Явно не русский язык, но я его понимаю.

Прыгать я не стал, лодку как раз качнуло к камням, и я просто перешагнул. Тут же сел на дно. Моряки дружно заработали веслами, отгоняя лодку от берега.

Я довольно-таки бесцеремонно продолжал их разглядывать. Японцы? Нет. Китайцы? Тоже очень не похожи, хотя, конечно, китайцы бывают разными, там народов на самом-то деле — как в России. Какие-нибудь малайцы, индонезийцы?

Я бросил сражаться со своим географическим кретинизмом. Как говорила одна моя знакомая девушка, путая Абиджан и Андижан, Исландию и Ирландию, Гамбию и Замбию: «Что ты хочешь, у меня по географии в школе была пятерка».

Во всяком случае, выглядели эти матросы дружелюбно, оружия при них никакого не было.

— Спасибо, — сказал я, чтобы хоть как-то завязать разговор. — Я уж боялся тут остаться навсегда.

— Давно сидишь? — спросил один моряк. Второй посмотрел на него неодобрительно, но промолчал.

— Часа два.

— А откуда ты тут взялся?

Вид мой, похоже, у них удивления не вызывал. Да и вообще не похоже было, что морячки изнывают от любопытства — откуда на клочке берега под отвесной стеной взялся человек.

— Спустился по веревке со скалы, — ответил я полуправдой.

— Ого, — с уважением произнес моряк. — Ты сильный.

— Ага, только на всю голову отмороженный, — пробормотал я, вспомнив анекдот про ворону, увязавшуюся лететь через море с дикими гусями.

Моряки дружно захохотали. Но мы уже подплыли к корме яхты, и нам стало не до разговоров. Лодка плясала на мелкой волне, моряки осторожно притирали ее к корме. Первым на борт поднимался я. Ухватился за поручни аккуратной металлической лесенки, свешивающейся за кормой, лодка ушла из-под ног, я поднялся на несколько ступенек, меня подхватили крепкие руки, и я оказался на палубе.

Тут было человек семь — наверное, почти весь экипаж яхты. Несколько матросов. Двое молодых мужчин, которых я мысленно окрестил пассажирами, — они были не в морской форме, а в каких-то свободных пестрых одеждах слегка арабского вида. Впрочем, тип лица и у них был скорее азиатский.

И еще один, самый пожилой, лет шестидесяти, которого я счел капитаном. Во всяком случае, на голове у него была фуражка капитанского вида с золотистой кокардой в форме кленового листа. Впрочем, к канадцам капитан имел ровно столько же отношения, как и вся команда. Вот он очень походил на китайца — менее рослый и лицо очень типичное.

Капитан не отрывал от меня глаз.

Нет, не от меня. От ранца за моей спиной. Он едва удерживался от того, чтобы подойти поближе и не рассмотреть ранец получше.

— Спасибо за спасение, — обратился я к капитану.

— Это святой долг любого моряка, — с трудом переводя взгляд на меня, сказал капитан. Зря говорят, что мимика китайцев европейцу понятна с трудом. У капитана все на лице было написано — озабоченность, сомнения, опаска, подозрение. — Есть ли еще люди, нуждающиеся в помощи?

— Все люди нуждаются в помощи, но на этом берегу людей больше нет, — дипломатично ответил я.

Капитан кивнул с таким видом, будто я изрек мудрость, достойную Конфуция. И внезапно сказал на другом языке:

— Ожидать ли нам преследования или иных неприятностей, связанных с вами?

Его не понял никто. Кроме меня. Все-таки переход в другой мир вложил в меня какие-то чужие языки. Я не понимал, в чем тут отличие, и язык, на котором я говорил с матросами, и тот, на котором заговорил капитан, не имели ничего общего ни с русским, ни с английским. Я просто знал, что это уже другой язык. Не родной для капитана.

— Я не думаю, что в ближайшее время могут произойти неприятности такого рода,– ответил я. Опять-таки на этом понятном лишь нам с капитаном языке.

Похоже, это было чем-то вроде проверки. Капитан кивнул и, обращаясь к одному из матросов, продолжил на «китайском», как я решил называть общий для команды язык:

— Проводи высокого гостя в мою каюту, помоги переодеться в сухое и накорми.

И снова, обращаясь ко мне и явно вызывая восхищение команды своим двуязычием:

— Нижайше прошу простить мое отсутствие. Берег опасен камнями в воде, и я должен пока оставаться наверху.

Кажется, я знал язык лучше него, потому что ответил:

— Долг капитана быть на палубе, если вокруг рифы. Ведите корабль, я буду ждать вас сколько потребуется. Спасибо за гостеприимство.

Капитан, обогащенный знанием слов «палуба» и «рифы», задумчиво удалился. А меня вежливо провели к надстройке на корме (не знаю, как она называется, знания функционала исчезли, а мое знакомство с морем ограничивалось книжкой «Остров сокровищ» и фильмом «Пираты Карибского моря», то есть ничем).

Невысокая дверь, короткий коридорчик. Двери по обе стороны и в торце. Меня провели в ту дверь, которая была в конце коридора, она не запиралась, но матрос толкнул ее с явной робостью.

Капитанская каюта была небольшой, да и не стоило ожидать тут княжеских хором. Три на три метра, на всю ширину суденышка — задраенные иллюминаторы выходили на оба борта. Яркие электрические лампочки под потолком. Обшитые деревом стены, развешанные по ним фотографии в рамках под стеклом и причудливые предметы, стол с четырьмя стульями, довольно широкая койка, еще один маленький письменный столик, скорее даже конторка, у стены. Еще через минуту второй матрос принес мне стопку чистой сухой одежды — такой же, как и у них, после этого меня оставили в одиночестве.