Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
«Вины?»
Ия отвела глаза: «Потом это кончилось. Он подрался с цыганами. Никогда не говорил, что он там не поделил с этими цыганами, но с тех пор перестал убегать от нас».
Ваша свобода не столь уж благостна, подумал я.
Доктор Бодо Иллгмар, отхлебнув из фужера, вдруг встал во весь рост и, раздув грудь, взял первую ноту.
Зал загудел и замер.
Сухой, тощий Иллгмар странным образом оказался преисполненным истинной страсти. Он похотливо поглядывал на Ию и пел.
И пел очень неплохо.
Но Ия шепнула: «Какая тоска».
«О чем ты?»
«Разве ты не видишь? Мы в пещерах. Мы ничего не можем. И по слабости своей считаем все это жизнью».
«А какой она должна быть? Мы же всегда живем только в сегодня».
«А нужно жить в завтра! В завтра!»
«Не вздумай заплакать, – шепнул я. – Говори что хочешь, пей, даже напейся, только не вздумай заплакать. А лучше объясни, как все это у вас получается. Как можно прикурить прямо из воздуха? Ты тоже умеешь?»
«Так, кое-что, – неохотно ответила Ия, успокаиваясь. – Ты сам этому научишься. Тебе от этого не уйти».
Она напряглась, и наполовину опустошенный фужер доктора Бодо Иллгмара вдруг сам по себе развалился на две части.
Доктор Бодо Иллгмар оборвал пение и сказал по-русски:
– Какая неловкость.
Зал загудел с еще большей силой.
Доктор Бодо Иллгмар вновь впал в мрачность.
Ван Арль живо беседовал сквозь решетку, разделяющую кабины, с киевлянами.
Ия взяла меня за руку. Она хотела выговориться. У Юренева, понял я, все началось в вагоне поезда Бийск – Томск. Юренев возвращался с Алтая злой, стояла непроглядная ночь, залитая тусклым осенним дождем. При сумрачном свете он слышал за стеной купе женский плач, вопли ребенка и мужской голос, кроющий все матом.
Безнадежность.
Юренев лежал на верхней полке и пытался понять, как мы доходим до этого. Он чуть с ума не сошел, пытаясь понять, что мешает нам быть людьми.
Грязь – наконец понял он. Человек полон грязи, он не может не запачкаться среди подобных себе, а запачкавшись, чаще всего сразу сдается. Было бы славно научиться прочищать людям мозги. Прочищать в буквальном смысле. Вымывать из человека зависть, злобу, низость, униженность. Юренев страстно желал, чтобы алкаш за стеной купе заткнулся, чтобы алкаш за стеной купе раз и навсегда забыл всю гнусь, подцепленную им еще в детстве.
Юренев так желал этого, что не сразу понял: за стеной тихо.
Уснул ребенок, замолчали мужчина и женщина. Юренев тоже уснул.
Утром, уже в городе, он специально задержался на перроне. Он хотел увидеть своих ночных попутчиков. И не ошибся. На перрон вышла маленькая замученная женщина. Она вынесла на руках плачущего ребенка и две вместе связанные сумки. А потом Юренев увидел мужа – плюгавого, растрепанного. Этот муж все время оглядывался, в его бегающих глазах застыла растерянность, будто он и впрямь что-то забыл в вагоне, потерял, будто его впрямь ограбили.
– Ты думаешь, этого достаточно?
Ия усмехнулась и шепнула: «Я бы с удовольствием прочистила мозги доктору Бодо Иллгмару. Он улыбается, он любезен даже в своей мрачности, но я-то знаю, что бы он делал со мной, окажись я с ним в одной постели».
«А как быть с моими мозгами?»
Ия улыбнулась: «Они тоже засорены».
«А тот мужик из вагона? Вдруг он вообще все слова забыл?»
«Ничего. Он уже давно научился новым».
– Бабилон, – пробормотал я.
– Ладно, – засмеялась Ия. – Держи себя в руках и дай мне монетку. Я позвоню из автомата.
– Юреневу?
– Да.
Глава XX. Плата за будущее
В настежь раскрытые окна столовой Дома ученых врывался нежный запах теплой травы. Доктор Бодо Иллгмар окончательно впал в мрачность, голландец, извинившись, пересел к киевлянам.
– Что-нибудь не так? – спросил я Ию.
– Все в норме. Минут через сорок Юренев придет в гостиницу.
Я полез за деньгами.
– Оставь. Расплачивается пусть Иллгмар.
– Его заставят выложить валюту.
– Тебе жалко? Это же для страны.
Мы рассмеялись.
Ия смотрела на меня с нежностью и благодарностью.
Я не понимал: за что? Я сказал:
– Идем.
– А твои бывшие подружки? – шепнула Ия. – Сегодня ты их не испугаешься?
Я сказал вслух:
– Нет.
Мы рассмеялись.
Выйдя из Дома ученых, Ия подняла голову.
Ночное небо усеяли яркие звезды.
Куда уплыло странное облачко? Куда уходит энергия туго сжатой пружины, брошенной в кислоту?
Я хмыкнул. Что за вопросы? Мне ли об этом спрашивать?
– Все хорошо, – засмеялась Ия и облегченно вцепилась мне в руку.
В дверях гостиницы стоял швейцар. Увидев нас, он ничего не сказал, только выше задрал толстый подбородок: мол, можете проходить. На этаже молоденькая дежурная обрадовалась:
– Ой, вам все время звонят. Междугородняя. Женщина все плачет, говорит, вы про нее забыли.
Ия насторожилась:
– Ты кому-то давал свой телефон?
– Только Ярцеву. Наверное, ошиблись номером.
– Вы Хвощинский? Так? – Дежурная смотрела на меня во все глаза. – Фамилия ведь такая?
– Такая.
– Вот вам и звонят.
Я молча отпер дверь, впуская Ию в обжитый номер.
– У меня коньяк есть, – сообщил я ей с веселым отчаянием.
Ия кивнула.
Я плеснул в стаканы.
Куда уходит энергия туго сжатой пружины, брошенной в кислоту?..
Наивный вопрос.
Мы выпили.
– Ты ему позвонишь?
– Зачем? – устало сказала Ия. – Он сам скоро явится.
Это голос ее прозвучал устало, сама она, как всегда, оставалась свежей. Черт знает, как это у нее получалось. Я совсем было собрался спросить ее об этом, но звякнул телефон.
Голос в трубке гнусно хрипел, захлебывался:
– Чё, бабу привел? Нормально, это завсегда так!
– С кем я разговариваю?
– Тебе еще объяснять, козел плешивый!
Я повесил трубку.
– Козлом назвали, – сказал я Ии. – Почему-то плешивым.
Ия печально усмехнулась.
А на меня вдруг напала словоохотливость.
– Ты меня в копейку оценила, – пробормотал я. – Ты говоришь, я вам эксперимент сорвал. А зачем вы играли со мной втемную?
Снова затрещал телефон.
Я нехотя снял трубку:
– Слушаю.
Долгие шорохи, темный дождь, чужое дыхание. Ветер насвистывает, скука, тьма. Где это все, о боже?
– Будете говорить?
Никто не ответил.
– Не обращай внимания, – сказала Ия, кладя голову на сжатые кулаки. Она была очень красива. Туйкытуй. Сказочная рыба, красивая рыба. – Ты тут ни при чем.
И испугалась, что я неверно ее пойму:
– Нет, ты тут как раз при чем. Просто не обращай внимания.
До меня дошло:
– Вы постоянно вот так живете?
– А ты нет?
Я хотел ответить: нет. И не смог.
Полог
