Александр Громов - Крылья черепахи
– Ну чего орете? – сипло прозвучал недовольный голос, и на край плота вслед за мокрой рукой легла подбородком мокрая голова полинезийского изваяния. – Помогите лучше выбраться, холодно в воде, даром что тут горячие источники...
Ему не то что помогли – его выдернули из воды в пять рук, попутно отдавив бульдожке лапу. Матвеич медленнее выхватывал ерша из Радожки, чем мы выхватили Феликса. Пострадавший бульдог, не успевший, к своей досаде, никого цапнуть, захлебывался злобным визгливым лаем. Никто не обращал на него внимания.
– Ты же плавать не умеешь...
– Это что, повод, чтобы тонуть? – Феликс дрожал и веселился. – Ха! Бросил я балку, вижу, плот уплывает, допрыгнуть не могу. Позади все трещит и ко мне подбирается, оставаться на месте как-то неинтересно. Ну, поглядел я на воду, разбежался и с криком «ура»... Хотя, может, и не кричал, чего не помню, о том не вру. Плавать не умею, так хоть научусь бегать по воде, верно? – Феликс захохотал. – Кажется, шага два я пробежал, а потом все-таки пришлось учиться плавать... Подвиньтесь-ка, я разденусь, надо одежду выжать...
Глава 5
К утру мы заплыли в лес. Или правильнее сказать так: нас затянуло течением в лесные дебри, как в какой-нибудь Мальстрем, потому что реке надоело пропускать бо'льшую часть воды через русло и она, подхватив всякую плавучую мелочь, вроде щепок, шпал и плотов с людьми, решила поискать новых путей. Пути эти, как водится, оказались тернисты в переносном смысле и сосново-осиновы в прямом. Короче говоря, наш плот, лихо срезая какую-то там по счету речную петлю, въехал в затопленную чащобу и в ней застрял. Ух, как мы оттуда выдирались, когда рассвело! На наше счастье, одним из деревьев, заклинивших плавсредство, оказался длинный и тощий осиновый хлыст; мы спилили его и пихались новоприобретенным шестом против течения до тех пор, пока не выбрались на волю. Потом дно водотока кануло на недосягаемую глубину, и пришлось грести досками в шесть пар рук. Инночка – и та гребла, а Викентий задавал темп, как загребной на регате, с удовольствием покрикивая дискантом: «Вперед, рабы галерные!» – пока не возопил обиженно, получив от бабушки по затылку.
Найдя стрежень – отвалились от весел, тяжело дыша. Плот небыстро несло по бесконечной водной шири, и это не метафора: с позавчерашнего дня никто из нас не видел берега ополоумевшей реки. Низкие острова и островки иногда еще попадались, но всякий раз было ясно видно, что это именно острова, а никакой не берег. Пока леса и перелески закрывали обзор, мы еще на что-то надеялись, но когда наш плот вынесло в безграничье затопленных полей, все стало ясно.
Вода была повсюду. До самого горизонта, затянутого мутной дымкой. Ничего, кроме воды.
Нет, соврал: кое-где торчали верхушки телеграфных столбов, а после завтрака (по последней горсточке собачьих сухариков и пустой чай) глазастый Викентий углядел далеко справа несколько каменных строений, притопленных по самые крыши. Насколько можно было судить, на крышах никто не спасался.
– Это Юрловка, – со вздохом определила Мария Ивановна. – Хорошо, хоть отсюда людей вывезли...
– Куда? – мрачно спросил Леня.
Старая учительница еще раз вздохнула и не ответила. Наверное, подумала о затопленных водоразделах и о том, что нет больше звенящей перекатами малой реки Радожки – есть просто бассейн Каспийского моря, географическое понятие, ныне слившееся с бытовым. Ни рек, ни берегов – один большой проточный бассейн.
Некуда вывозить людей, и поздно. Нет уже смысла объявлять тендер на монополию массового строительства речных барж, вбухивать бюджетные деньги в «Ковчегстрой» или что-нибудь в этом роде. Спешно сколачивать на островках и крышах плоты вроде нашего – еще куда ни шло.
А что дальше?
– Мы так и не спасли тех... – горестно качая головой, промолвила Мария Ивановна, и я понял, что она говорит о людях, оставшихся в санатории. – Хотели, а не спасли, даже не попытались...
– Всех не спасешь, – глухо сказал Коля, а Матвеич смущенно покряхтел. – Ну, двоих взяли бы, ну, троих...
– Все равно...
– Что все равно? – пронзительно крикнула Инночка. – А они нас попытались спасти, когда нас отрезало? Им плевать было! Всем плевать было! Едой кидались, и то почти все мимо, вот и вся их помощь!..
– И тем не менее...
– И тем не менее мы в любом случае не могли им помочь, – рассудительно сказал Феликс. – Нас сразу потащило течением, а грести... нет, не выгребли бы. Тем более в темноте. Между прочим – кому как, а мне плавать по лесу больше не хочется. Впереди еще будут леса, Мария Ивановна?.. Так я и думал. Вот что, давайте-ка ставить мачту. Вон там, я думаю. Чьи тут вещи? Рубероид отсюда тоже убрать. Матвеич, ты нам не нужен, забирай свой ящик и лови рыбу. Коля, тебе особое задание. Доски – это хорошо, но нам нужны нормальные весла, так что бери нож и строгай, а мачту уж мы сами...
– И киль, – пискнул Викентий.
– Шверт, – поправил Феликс. – Видишь вон ту щель посередине? Как ты думаешь, для чего мы ее оставили?
– Для туалета. – Викентий слегка смутился. – Только она узкая...
– Не вздумай – промахнешься. Мы туда вобьем широкую доску... вот эту, пожалуй, и будет нам шверт. А отхожее место... ладно, потом придумаем. Провесим над водой пару досок и веревку, чтобы держаться. А пока – за борт.
– Женщинам тоже? – с негодованием спросила Надежда Николаевна.
Феликс все-таки смутился – оказалось, что он на это способен.
– Ладно... Начнем с туалета, а мачту потом...
* * *Двуногая, как на лодке «Тигрис», мачта, растянутая проволочными вантами, вышла что надо – сразу видно, что мачта, не барахло какое-нибудь и при штиле не упадет. Хотя мы бы, наверное, справились лучше, если бы выспались ночью. Вторая ночь практически без сна! После обеда (чай с сахарной крошкой) мы подняли парус и попытались идти под углом к ветру, в первом приближении попутному. Заодно мы собирали плывущие поодиночке и стаями пластмассовые бутылки, отдавая предпочтение тем, что с пробками, за неполных два часа наловили сорок три штуки и заполнили их солоноватой забортной водичкой на тот случай, если вода с каждым днем будет солонеть. В азартной ловле тары не участвовали лишь Леня, Матвеич и Милена Федуловна – первый из-за толщины, мешавшей гнуться, второй удил не бутылки, а рыбу, а третья прямо с утра начала молиться и все никак не могла завершить этот процесс: шептала, размашисто крестилась и била поклоны, касаясь лбом палубного настила. Викентий за ее спиной выразительно крутил пальцем у виска.
Поля кончались, впереди опять чернел затопленный лес, и мы целились в просвет, подозревая в нем бывшее русло Радожки.
Отчаянно, нестерпимо хотелось есть. Скулил Цезарь, как видно, предчувствующий свою долю быть убитым, разделенным на порции и съеденным, если мы не найдем другой еды. У Матвеича за полдня не было ни одной поклевки, несмотря на неплохую, по его словам, наживку – еще в лесу он наковырял из-под коры каких-то личинок.
Судьба Цезаря решилась сразу же, как мы вплыли в лесные стены, и решилась пока положительно: на незатопленном пятачке высокого некогда берега спасались от наводнения два зайца. Один от нас удрал, храбро бросившись вплавь, второго Коля умертвил ножом. При этом некоторые отвернулись, но никто не протестовал против убийства зверька: животы подвело у всех.
Хорошо зайцам, когда дед Мазай сыт и добродушен...
– А это что? – показал Викентий, когда зайца еще не успели толком освежевать.
В полузатопленных кустах, приплыв неведомо откуда, застрял мертвый кабан. Матерый секач с клыками длиной в пядь, сильный и опасный зверь, пугало раззяв-грибников, вожак свинячьего стада и неутомимый производитель полосатых поросят, попросту утонул. Отрезанный половодьем, он спокойно ждал, когда вода схлынет, потому что знал, что она должна схлынуть рано или поздно. Так было всегда, каждую весну, так будет и сейчас... Потом он поплыл. Он умел плавать, и он плыл, сколько мог, кружа между деревьями, негодующе хрюкая, пытаясь забраться на наклонные стволы и коряги, но копыта соскальзывали и нигде не доставали до дна. И тогда, прежде чем окончательно обессилеть и захлебнуться, впервые в жизни громадный секач захрюкал не грозно, а жалобно...
А потом вода повлекла труп и, как бы в насмешку, вынесла его на мелководье, прибив к кустам на верщине затопленного холма. Окажись зверь тут с самого начала, он был бы еще жив.
Я зачалил плот за куст, и Коля с Феликсом спрыгнули за борт. Глубины тут не было и по пояс.
– Не тухлый, едреныть? – с жадным интересом спросил Матвеич.
– Вроде нет... Да помогите вы! Промокнуть боитесь?
Вода была еще холодная, купаться в такой я бы не стал. Зато и туша вепря не разила тухлятиной, во всяком случае, если не слишком принюхиваться. Просто замечательный свин, подарок судьбы, а если его мясо засолить... то есть закоптить, потому что соли у нас почти не осталось, то бульдог останется в неприкосновенности еще дней десять, если не больше...
