Лестер Дель Рей - Звезда по имени Галь. Заповедная зона

Он распахнул дверь и вышел. Во дворе собрались все люди базы, а перед крыльцом смиренно преклонил колена старый жрец, в руках у него было нечто вроде эмалевой шкатулки — примирительный дар. Диволл улыбнулся, ответно поклонился и осторожно помог старику встать.

Отныне мы должны будем вести себя безупречно, подумал он. Строго следить за каждым своим шагом. Но будем за это вознаграждены.

Теодор Старджон

Искусники планеты Ксанаду

…И вот Солнце обернулось Сверхновой звездой, а человечество раздробилось на части и рассеялось по всему космосу; и так хорошо люди знали себя, что понимали: надо сохранить не только саму жизнь, но и свое прошлое, иначе они утратят человеческую сущность; и так гордились они собой, что свои традиции превратили в строгие обряды и нерушимые правила.

Великая мечта воодушевляла человечество: куда бы ни занесло его осколки и частицы, сколь разной ни была бы их судьба, им не придется начинать сначала, они продолжат извечный путь человечества; и по всей Вселенной, во все времена люди останутся людьми, будут говорить как люди и мыслить как люди, стремиться к новым целям и достигать их; и когда бы ни повстречал человек человека, сколь бы разными и далекими друг от друга они ни были, они встретятся мирно, признают друг в друге родню и заговорят на одном языке.

Но такова уж человеческая природа…

Брил вынырнул из глубин космоса неподалеку от розовой звезды, поморщился от ее розового сияния и отыскал четвертую планету. Она повисла в пространстве, дожидаясь его, словно некий экзотический плод. (Зрелый ли это плод? И удастся ли заставить его дозреть? И не таит ли он яда?) Он оставил свой аппарат на орбите и в шаровой капсуле опустился на планету. У водопада, наблюдая за спуском, ждал юный дикарь.

— Земля была мне матерью, — произнес Брил, не выходя из шара. Это было традиционное приветствие человечества, и говорил он на Древнем языке.

— И мне отцом, — докончил дикарь. Выговор у него был ужасный.

Брил осторожно вылез из капсулы, но не отошел от нее ни на шаг. Оставалось довершить свою часть обряда.

— Я чту различие в наших желаниях, ибо каждый из нас личность, и приветствую тебя.

— Я чту равенство наших прав, ибо все мы люди, и приветствую тебя, — отозвался юнец. — Я Уонайн, сын Тэнайна, сенатора, и жены его Нины. А это место называется округ Ксанаду на Ксанаду, четвертой планете.

— Я — Брил с Кит Карсона, второй планеты в системе Самнер, сочлен Наивысшей Власти, — сказал гость и добавил: — Я прибыл с миром.

Он подождал, не бросит ли туземец, согласно старинному дипломатическому этикету, какое-либо оружие. Уонайн ничего не сделал — оружия при нем явно не было. Единственная его одежда — легкая туника, перехваченная широким поясом из каких-то плоских черных, до блеска отполированных камней; под таким одеянием не спрячешь и стрелу. Брил, однако, выждал еще минуту, присматриваясь к безмятежному лицу юного дикаря: не подозревает ли Уонайн, что в тугом черном мундире, в сверкающих ботфортах, в металлических перчатках с крагами скрыт целый арсенал? Но Уонайн сказал только:

— Так добро пожаловать, приди с миром! — и улыбнулся. — Войди в дом Тэнайна и мой и отдохни.

— Ты сказал, что Тэнайн, твой отец, — сенатор? Может он помочь мне попасть в ваш правительственный центр?

Подросток помедлил, чуть шевеля губами, будто переводил про себя слова мертвого языка на знакомое наречие.

Потом он сказал:

— Да, конечно.

Брил слегка стукнул пальцами правой руки по ладони левой, затянутой в перчатку, и шар-капсула взметнулся в воздух — скоро он достигнет корабля и останется там, на орбите, пока не понадобится вновь. Уонайн не ахнул, не изумился — должно быть, это выше его понимания, подумал Брил.

И он зашагал вслед за мальчиком по тропинке, что вилась среди чудесных, пышно цветущих растений — больше всего тут было лиловых цветов, попадались снежно-белые, а потом и ярко-алые, и на всех лепестках искрились алмазные брызги водопада. Тропа шла в гору, здесь по обе стороны росла густая мягкая трава: пока к ней приближались, она была красная, когда проходили мимо, — бледно-розовая.

На ходу Брил пытливо осматривался, узкие черные глаза его все видели, все подмечали; мальчик поднимается в гору пружинистым шагом, дышит легко и свободно, тонкая ткань его туники переливается на ветру всеми цветами радуги; там и сям высятся могучие деревья, за иными может укрыться человек или оружие; а кое-где из почвы торчат каменные выступы — по ним можно судить, какие тут есть ископаемые; летают птицы, слышен словно бы птичий свист и щебет, но, может быть, это и какой-то условный знак…

От взгляда этого человека ускользало только очевидное, но ведь очевидного в мире так мало!

Однако он никак не готов был увидеть такой дом: они уже наполовину прошли парк, когда Брил наконец понял, что это и есть жилище Уонайна.

Никаких стен и границ не заметно. В одном месте дом поднимается высоко, в другом это просто площадка меж двумя цветочными клумбами; там комната становится террасой, здесь лужайка служит ковром: над ней, оказывается, крыша. Дом разделен не столько на комнаты, сколько на открытые пространства — то подобием сквозной садовой решетки, то просто иной цветовой гаммой. И нигде ни одной стены. Негде спрятаться, укрыться, запереться. Вся округа, все небо без помехи заглядывают в дом, видят его насквозь, и весь этот дом — одно огромное окно в мир.

При виде всего этого Брил несколько изменил свое мнение о туземцах. Он-то знает людей, недаром говорится: «Каждому человеку есть что скрывать». И хоть здесь не видно ни одного укромного уголка, Брил только стал еще зорче присматриваться к окружающему, спрашивая себя: «Как же они прячут то, что хотят скрыть?»

— Тэн! Тэн! — кричал между тем мальчик. — Я привел друга!

По саду навстречу им шли мужчина и женщина. Мужчина — настоящий великан, но в остальном так похож на Уонайна, что сразу ясно: это отец и сын. Тот же длинный и узкий разрез ясных, серых, широко расставленных глаз, те же яркие огненно-рыжие волосы. Тот же крупный и, однако, изящно очерченный нос, губы совсем не толстые, но рот большой и добродушный.

Зато женщина…

Не сразу Брил позволил себе посмотреть на нее, позволил себе поверить, что может жить на свете такая женщина. Увидев ее, он торопливо отвел глаза и потом уже все время ощущал ее присутствие и лишь изредка взглядывал, чтобы увериться: да, это не почудилось, это все правда — волосы, лицо, голос, тело. Как и мужа и сына, ее окутывало радужное переливчатое облако, и, лишь когда ветерок замирал, видно было, что это схваченная черным поясом туника.