Сергей Яковлев - Письмо из Солигалича в Оксфорд

Если вы терпели, значит, виноваты. И потом, это неизбежно. Старое должно уйти, иначе не будет нового. Говорят, советские привычки трудно поддаются ломке, нет?

- О, это уже напоминает мне слова маркиза де Кюстина: Здесь все нужно разрушить и заново создать народ... Не бойтесь, коммунисты в старых мундирах уже не вернутся. Но это не спасает от худшего. Вы сами, помню, где-то писали: государство, которое не защищает своих подданных, не может ждать от них лояльности...

Не знаю, какое помрачение на меня нашло, и это в самые-то первые минуты долгожданной встречи! К тому же во многом, чуть ли не наполовину, был с вами согласен. И о Смолянском рассуждал про себя иначе: для них, несчастных стариков, гласность на родине только началась, они рады возможности вспоминать и рассказывать, а мы их уже не слышим... Меня задела, должно быть, однозначность ваших суждений, даже кровожадность какая-то. Это было новым, в Англии ничего такого я от вас не слышал.

- Боже, о чем мы говорим!..

- Вы правы, в конце концов, это глупо.

Вы тогда замкнулись и надолго перестали со мной разговаривать. Мы были рядом на заднем сиденье; вы откинулись к открытому окну и зажмурились, подставляя лицо ветру...

Дорога, к счастью, оказалась длинной; спустя время мы разговаривали так, будто ничего не случилось. Вы старались, чтобы было так. И лишь однажды снова взорвалось - но тут уж не знаю, чему это и приписать... Дело в том, что вы обмолвились о смерти вашей мамы.

Я не поверил своим ушам. Я обмер и долго не мог собраться, чтобы вымолвить приличествующие случаю слова соболезнования. Она стояла перед моими глазами такая, какой я покинул ее в тот дождливый день на автобусной остановке в Кембридже: растерянная, смущенная моим нежданным порывом благодарности, с блуждающей на губах детской улыбкой... Мне казалось невозможным, чтобы что-то могло отнять такую крепкую жизнь, и где - в надежной Англии!

Если бы я сумел рассказать вам, - начал я чужим, булькающим голосом, как много ваша мама для меня...

Да что вы все мне сочувствуете! - вдруг визгливо перебили вы. - Какое вам всем дело до моей матери! Я прихожу в совершенно незнакомый дом, и мне тут же начинают сочувствовать - все, кто и в глаза ее не видел! Вы правда так сильно любите чужих матерей?

Я готов был выскочить на ходу из машины - до того жутко стало мне от вашего крика. Последняя фраза, впрочем, была произнесена спокойнее и даже с издевкой. Больше я не решался издавать ни звука и забился в угол, вжался в сиденье. Мне хотелось, чтобы вы меня не замечали, забыли о моем существовании.

Знаю, минуту спустя вы уже сожалели о своей вспышке.

- Она спускалась по лестнице с подносом, упала и ушибла голову, - рассказывали вы, как бы заглаживая свою вину. - Ей удалось вызвать неотложку, но машины почему-то долго не было. Она звонила мне в Оксфорд и спрашивала: почему не едет машина?.. У нас просто ужасные врачи! Когда приехали, она была уже без сознания. Они не знали, что с ней, стали делать разные уколы... Я рада, что все кончилось быстро. У матери было кровоизлияние. Она все равно осталась бы инвалидом, прикованной к постели. Моя мать была энергичным человеком, она не выдержала бы неподвижности...

Мы с вами так и не успели ни о чем толком поговорить. Хвата последние убегающие минуты, я предложил - как в холодную воду бросился- познакомить вас с Аней Вербиной, о которой много рассказывал еще в Англии. Свести вас с ней было давней моей мечтой.

Нет, - сдержанно ответили вы. - Как-нибудь в другой раз.

Оказывается, вы послезавтра улетали назад.

- А я? У меня будет еще возможность повидать вас?

- Боюсь, что нет.

- Я приеду в аэропорт, назовите время!

- Нет.

Последнее нет прозвучало мягко, совсем не обидно.

Приезжайте в гости, - тепло сказали вы, прощаясь со мной у чужого подъезда. - Буду вас ждать. - И вдруг (Боже, никогда еще вы этого не делали!) притянули мен за руку, подставили щеку для поцелуя и сами меня поцеловали!..

Идя через пустырь к далекому шоссе, я думал: отчего и в самом деле не поехать? - продолжая машинально шевелить губами, все шепча не высказанные вам слова моей любви. Вот устроюсь на денежную работу, думал, скопим с женой к лету нужную сумму, а там и махнем вдвоем на недельку... Как хочется повидать Оксфорд летом!

Но вспомнил потную толпу у двери британского консульства. И горький прощальный смысл нашей встречи и нашего расставания вдруг разом хлынул в сердце, выжига его изнутри.

Мы люди, маленькие живые тельца. Нам больно. Господи, прости нам все, что было и чего не было, забери эту боль!

В тот день я слишком долго был на ногах, болезнь снова причиняла мне ужасное страдание. Добравшись кое-как до автобусной остановки, где стояла в ожидании толпа, я привалился к железной будке и устало перебирал в уме каждое сказанное вами слово. В самом деле, что уж мы так жалеем чужих матерей, когда рядом умирают без внимания и помощи наши матери? Неужели все в той же рабской надежде заслужить благодарность, переменить с вашей помощью страшную судьбу, неужели оттого, что продолжаем смотреть на вас снизу вверх, как псы на своих хозяев? Если вы от нас отворачиваетесь, нам уже кажется, что мы покинуты Богом и никому не нужны. Нам и в голову не приходит, что мы можем еще пригодиться друг другу. Одна только Аня Вербина пытаетс перевернуть этот поставленный с ног на голову мир. Да, ведь именно об этом она мне говорила...

Уже в автобусе я принял решение сейчас же ехать к маме и сестре. Что значит ничем не могу помочь? Надо просто находиться рядом с ними и жить: есть, спать, болеть... Как мама.

Осталось досказать вам, мой друг, совсем немного.

В тот вечер я связался по телефону с сестрой и сказал ей, что хочу приехать.

- Если приедешь, я сразу уйду из дома, - ответила она.

Я ничего не понял. В трубке слышались треск и отдаленные гудки.

- Что ты сказала?

- Ты прекрасно слышал, не притворяйся. Я сразу уйду. Лучше не начинай.

- Да о чем ты? Я сознаю, что мало чем смогу тебе помочь. Ко мне вернулась болезнь. То же, что было в Англии. Понимаешь? И все-таки вдвоем... втроем нам будет легче. Сейчас лучше быть вместе.

- Послушай, я же не дурочка. Я зарабатывала эту квартиру пятнадцать лет. Конечно, тебе хочется прибрать ее к рукам, ведь у вас там, в Москве, никаких видов, ха-ха-ха. Рассчитываешь, что мама скоро умрет? Может, поторопить ее хочешь? Не дам, не надейся!

Мне второй раз за день стало по-настоящему страшно. Я вспомнил ее странное письмо полуторамесячной давности.

Милая, дружочек... Ладно, не будем об этом, я пока не приеду... Как мама? Ты уверена, что справишься одна?..

Уверена! Во всем уверена! Но если увижу тебя здесь, так и знай: ни минуты не останусь! У меня есть куда уйти!..