Владимир Заяц - Тяжелые тени

- Интиль!

"Интиль!" - пробилось сквозь бушующий океан ярости. Владимир остановился, удивленно глянул на табурет в своей руке, остановил взгляд на трясущемся лице Ведущего и, аккуратно поставив табурет на пол, брезгливо произнес:

- Как вы противны! Разве можно так трусить?!

- Можно, - неожиданно для себя тоненьким голосом ответил Ведущий.

- Что вы знаете об Интиль! Да успокойтесь, вы так безобразны в страхе!

Ведущий понял, что надо во что бы то ни стало перехватить инициативу. Иначе он пропал.

- Интиль... Интиль в наших руках. Если вы будете несговорчивым или снова повторите такую шутку, как сейчас, она может пострадать. Да и вы пострадаете, в конце концов. Вам сегодня покажут, как умеют работать наши специалисты по физическому воздействию. Только покажут. Но имейте в виду... Даю вам срок на размышление... э, скажем до завтра. И ни секундой больше!

Ведущий нажал на кнопку под крышкой стола и заметил, что руки еще дрожат. Он подумал: какое счастье, что вовремя нашел единственно верное решение. Иначе валялся бы сейчас у окна с раздробленным черепом.

- Думать-то я буду, - насмешливо заметил землянин. - Но о чем - мое личное дело.

И вышел, сопровождаемый стражем. Страж был другой, только что заступивший в дневную смену. Этот фирболжец показался Владимиру знакомым. Так и есть, он в полицейском управлении передавал привет от Михаила Семеновича.

Шедший сзади страж торопливо зашептал:

- Владимир! Здесь нет Интиль. Нет ее и в полицейском управлении. Она в безопасном месте. Вам лгут, чтобы удержать вас. Сегодня с десяти до одиннадцати часов вечера наружная дверь будет открыта. Вам предстоит пробежать около десяти километров в южном направлении. Там остановитесь и ждите.

- Не понял. Зачем ждать? Кого?

За спиной у Владимира послышался довольный смешок.

- Увидите. Сюрприз будет приятен.

- Спасибо, - Володя чувствовал неловкость перед стражем за то, что недавно подумал о нем дурно.

- Не поворачивайтесь! - опередил его движение страж. - За нами следят скрытые камеры.

24

В смотрах, в неотложных государственных делах промелькнуло несколько недель. Народный Покровитель был весьма доволен: его гениальное предвидение сбылось и, на сей раз. Без искусства не стало хуже. Стало лучше. Намного лучше! Не стало тлетворной заразы, которая питает умы сомневающихся и колеблющихся.

Правда, поначалу сбои были даже в армии. Во время учебных марш-бросков лихо маршировали солдаты по проселочной дороге. Солнце полыхало: рубахи, потемневшие от пота, липли к телу, по лицу текли соленые струйки. Но Сай-доду был доволен. Хороши новобранцы! Орлы! Он ухмылялся и, неизвестно кому подмигивая, выкрикивал надтреснутым голосом:

- Запевай!

Но, сразу же вспомнив о запрете на искусство, испуганно вопил:

- Отставить!!! Нельзя петь!!!

Управление Антупийской области предусмотрело ряд мероприятий, которые должны были воспрепятствовать рецидиву искусства. Так, например, бывшие творческие работники успешно перевоспитывались в сельской местности, а наиболее злостных из них изолировали от населения.

Казалось, предусмотрено было все. Но как-то вечером, уже проваливаясь в ласковую пучину сна, Хор-Орс-доду-доду ощутил томительную пустоту под ложечкой. Голод? Абсолютно исключено. Народный Покровитель любил повторять, что забота о своем здоровье, в том числе регулярное принятие пищи, являлась его священным долгом перед нацией. Но тогда - что? Что?!

Случилось неожиданное. Предало Вождя его собственное, казалось, давно окаменевшее сердце. Вздрогнуло оно, затрепетало, и слезы подступили к горлу. Вынырнул из глубин памяти голос матери, из далекого далека донесся нежный напев колыбельной.

Склонилось над мальчиком Хором родное лицо. Ласково лучатся глаза. Шевелятся губы. Она поет колыбельную. Но все тише голос. Удаляется, сливается с темнотой лицо.

- Ма-ма... Пой еще... Ма-ма... Не уходи...

Мама? Что за чушь?! И что это за песня?

Народный Покровитель проснулся окончательно и, резко соскочив с постели, забегал по спальне. Ноги цеплялись за длинный ворс ковра. Хор-Орс-доду-доду с проклятиями высвобождал их и стервенел еще больше. Надо же: колыбельная! Какое коварство! Искусство попыталось пробраться к нему в самом невинном обличье! Чуть было не застало врасплох! Но если такое случилось с ним самим, то что можно говорить о рядовых людях?

Хор-Орс-доду-доду, как был в пижаме, вбежал в кабинет и срочно вызвал к себе письмоводителя. Письмоводитель явился не сразу, и это взбеленило Вождя еще больше. И хотя письмоводитель вбежал трусцой, его встретил отборнейший мат. Вид Вождя был страшен, в углах рта пузырилась пена.

- Пиши приказ! Пусть только не выполнят! Я их... Я им...

Хочу напомнить гражданам достойным,

Что надлежит им всем повиноваться

Моим велениям, искусство запретившим!..

Письмоводитель ничего не записывал, а, разинув рот, с безмерным удивлением смотрел на Вождя.

- Ну, в чем дело?! - заорал Хор-Орс-доду-доду.

- Прошу милостиво простить меня, - жалко улыбнулся письмоводитель. Но... Ваш приказ... Это - стихи!..

- Как стихи?! Какие стихи?!

Под пронзительным взглядом Вождя в бедной голове письмоводителя спутались все мысли. Язык его совершенно самостоятельно молол нечто несусветное:

- Какие? Такие... Этакие... Стихи, которые... Рифмы когда и тому подобное. Ямб... Анапасть... Амфибрюхий...

Неимоверным усилием воли Народный Покровитель взял себя в руки. Надо было немедленно найти выход из дурацкого положения.

- Стихи... Разумеется, стихи. Я специально произнес приказ в стихотворной форме, чтобы посмотреть, как ты прореагируешь. Хотел проверить, как вы выполняете мой приказ о запрете всех видов искусства. В том числе и о запрете на стихи. Искусство должно пресекаться, от кого бы оно ни исходило, какую бы форму не принимало. А теперь - пошел отсюда! Мыслить буду!

Хор-орс-доду-доду отослал письмоводителя и ушел в спальню. Но долго еще, ой как долго, не мог заснуть мудрый вождь процветающей Антупии.

Следующие две недели прошли относительно спокойно. В начале третьей Фис-Кал-доду донес, что среди населения (слово "народ" он употребить не решился) распространяются зубоскальные четверостишия. Стишата маленькие, легко запоминающиеся. Содержание их преподлейшее и пренаиглупейшее, так как задевает священную особу Вождя.

Прослушав с видимым безразличием несколько четверостиший, Хор-Орс-доду-доду все же не выдержал, взорвался угрозами и экстренно затребовал к себе письмоводителя.

Письмоводитель явился незамедлительно и остановился на безопасном расстоянии. Дрожали от страха его колени, руки и даже щеки. Кончик ручки выбивал глухую дробь по блокноту. Казалось, дятел стучит по набухшей от дождя коре.