Кирилл Бенедиктов - Путь шута

По коридору двигалась удивительная пара. Мира, на которой из ее наряда остались только ботфорты и фуражка, сидела на широкой, как дверь, спине абсолютно голого Олафа, сжимая его бока сильными ногами. Сам Олаф перемещался по коридору на четвереньках, упираясь в пол здоровенными ладонями, и громко ржал, подражая лошади. Вид у него при этом был довольно смешной. Внушительное мужское достоинство торчало у него под животом, словно готовое к бою артиллерийское орудие. Когда Олаф миновал дверь чулана, направляясь в кухню, Ардиан увидел, что его задница действительно зверски исхлестана и напоминает красное седалище орангутана.

— Поворачивай! — закричала Мира, звонко хлопнув свою «лошадку» по голове. Олаф снова оглушительно заржал и сделал попытку подняться на ноги, чтобы развернуться в тесноватой кухне. Что произошло дальше, Ардиан не видел, но Олаф внезапно закричал, и в голосе его прозвучала неподдельная боль.

Крик перешел в мычание, потом затих. Некоторое время стояла мертвая тишина, потом Мира негромко произнесла по-албански:

— Как же ты мне надоел, грязный извращенец…

— Что? — плачущим голосом переспросил Олаф. — Что вы сказали?

— Я сказала, что в следующий раз за такие штучки порву тебе рот по-настоящему. А теперь, будь добр, заткнись и вези меня обратно. И чтоб без фокусов!

«Она ему солгала, — подумал Ардиан. — То, что она сказала по-албански, предназначалось мне. Хотела дать мне понять, что ее заставляют? Или она делает это за деньги? Конечно, за деньги… Но тогда получается, что моя Мира — шлюха?»

Он даже прикрыл глаза, пытаясь привыкнуть к этой мысли. Без толку. Все проститутки, которых знал Ардиан, походили на последних подружек Раши, — вульгарные, сильно накрашенные девицы, от которых постоянно пахло вином. К тому же Мира была фотомоделью, ее портреты украшали рекламные щиты на улицах Тираны… Нет, такая девушка просто не могла зарабатывать себе на жизнь, продавая свое тело. Но чем же тогда она занимается сейчас с этим Олафом? Ардиан вдруг с удивлением понял, что плачет. Слезы потекли без предупреждения — скатывались по щекам и исчезали в темноте. Он вытер их тыльной стороной ладони.

— Ладно, раб, можешь встать, — донеслось до него из комнаты. Оказывается, пока он плакал, Олаф успел провезти свою наездницу по коридору мимо двери чулана. — Теперь я хочу, чтобы ты сделал своей госпоже массаж ступней.

— Слушаю, моя госпожа, — немедленно откликнулся мужчина. — А вы разрешите мне вылизать ваши прекрасные пятки?

«Козел, — зло подумал Ардиан, против воли представив себе изящные Мирины ступни. — Пятки вылизать… сволочь поганая…»

— Посмотрим, как ты справишься с массажем, — надменно ответила Мира. — Пока что работай пальцами. Кстати, ты принес мне то, о чем я тебе говорила?

— Да, госпожа. Все, как вы и просили…

— Госпожа не просит, а приказывает. Не забывай об этом, раб.

Олаф не ответил, и на какое-то время разговоры в комнате прекратились, но теперь Ардиан уже не отрывался от двери, чутко вслушиваясь в доносившееся оттуда пыхтение.

— Почему ты не пришел вчера? — спросила вдруг Мира. — Испугался порки?

— Нет, госпожа. Я ведь позвонил вам и предупредил, что не смогу…

— И хорошо сделал, иначе сегодня ты сдох бы под моей плетью, никчемный раб. Но я тебя не о том спрашиваю. Ты действительно испугался?

Олаф тяжело засопел.

— Нет, госпожа. Вчера у меня просто не было возможности прийти. Простите…

— Ты лжешь, раб. Вероятно, ты просто нашел себе другую госпожу. Паршивый ублюдок! Это из-за нее ты сегодня такой вялый?

До слуха Ардиана донеслись звонкие шлепки — видимо, Мира лупила Олафа раскрытой ладонью по голому телу.

— Нет, госпожа! Я клянусь вам! Вы моя единственная повелительница, королева, богиня!!! Я так благодарен судьбе, что попал в вашу страну и встретил здесь вас!

— Не заговаривай мне зубы! — прикрикнула девушка. — Если ты так предан мне, как говоришь, почему же ты пропускаешь наши встречи?

— Только один раз! — слабо возмутился Олаф. — Всего один, и то по необходимости!

— И что же это за необходимость? У нее, наверное, есть имя? А, паршивец?

— Я клянусь… это вправду не связано с другой девушкой… служебная необходимость… Госпожа, я ведь военный, я не могу не подчиняться приказам…

— Какой ты военный? — засмеялась Мира. — Мелкий интендант, вот и все. А если ты так любишь подчиняться приказам, почему же моим не подчиняешься?

— Неправда, — захныкал Олаф. — Я ведь делаю все, что вы говорите… У нас введен режим чрезвычайной ситуации, дежурства теперь через каждые двадцать четыре часа…

— Кто-то хочет ограбить склад с презервативами? Бедный мой Олаф, ты должен не смыкать глаз, чтобы сохранить достояние доблестных «голубых касок»… Миротворцы же не могут трахаться без резинки, правда, Олаф?

— Простите, госпожа, но вы ошибаетесь… Ай! Дело в том… нет, я не имею права об этом говорить… О, прошу вас, госпожа, не убирайте ножку, я еще не закончил массаж!

— Ты не увидишь больше этих ножек, пока не расскажешь мне правду. Понял, раб? И нечего тянуться к ним языком, ты недостоин их вылизывать! Пошел прочь!

— О господи, — проговорил Олаф испуганно. — Это уже не игра… я не должен делать таких вещей… Мира, я действительно не могу…

— Убирайся, — спокойно ответила девушка. — Собирай свои вещи и выметайся из моего дома. И забудь сюда дорогу — навсегда.

Ардиан даже вздрогнул, вспомнив слова, которые Мира бросила ему в лицо час назад: — «Возвращайся домой и забудь обо мне». Было ясно, что Олаф никуда не уйдет и расскажет Мире все, что она хочет знать. Так и случилось — он вновь принялся хныкать, молить о прощении, жаловаться на тяжелую судьбу военнослужащего и в конце концов раскололся.

— Только, пожалуйста, госпожа, — попросил он, — включите музыку погромче. Я расскажу вам все на ушко…

Ардиан чуть не застонал от огорчения. Он уже понял, что Мира не просто капризничает, а добивается какой-то известной только ей цели, и с нетерпением ожидал разгадки. Но теперь об этом можно было забыть. Неужели этот дебил Олаф заподозрил, что его могут подслушать?

В комнате громко заиграл оркестр Альвареса Ичаверриа — сумасшедший перебор латиноамериканских гитар, перестук больших барабанов, тонкий плач флейт. За этой шумовой завесой не было слышно ни одного слова. Ардиану оставалось только гадать, что за причина заставила толстого интенданта так ревностно охранять свой секрет.

Минут через пятнадцать музыка стихла — не умолкла совсем, а перешла в почти незаметный, не мешающий разговору фон, — и Ардиан снова навострил уши.