Станислав Буркин - Фавн на берегу Томи

Он спиной почувствовал, как Чикольский повеселел.

«И откуда у него кофе?» — подумал Бакчаров.

Учитель сосредоточенно пил кофе, щурился от душистых кофейных паров и размышлял о том, что, может быть, навестивший его на днях гимназистский учитель, представившийся как Адливанкин, был прав и как только он приступит к занятиям, всю смуту и все терзающие вопросы словно рукой снимет. Он решительно обернулся.

— Знаешь что, Сенечка, я был не прав, — спокойно сказал Бакчаров. — Прежде всего в том, что так подло и недостойно бросил тебя в ужасной ситуации.

Чикольский рот открыл от удивления, моргая и силясь чемуто немедленно начать возражать. Причем обнаружилось, что у поэта стало не хватать одного зуба с левой стороны.

— Нет, постой! — выставив ладонь, пресек его потуги Бакчаров. — Это еще не все. Я вообще не имел права ввязывать тебя в свои безумные игры. И впредь прошу тебя забыть о них, как о нелепом сне, и более этих вопросов не поднимать. Плюс ко всему я, как твой старший товарищ и гость, прошу тебя, без обсуждения, отныне спать на кровати, а мне уступить диван.

Глава шестая

Воин из Ольвии Понтийской

Шел пятый год жизни Клеопы и Олимпиады в Милите. После утренней молитвы Олимпиада собиралась идти домой, как вдруг чьято рука крепко схватила ее за плечо. Она испуганно обернулась и увидела, что это сам еписком Милита.

— Что вы хотели, владыка Антипатр? — спросила она, поклонившись.

Он долго смотрел на нее загадочным взглядом, ничего не говоря.

— Был голос, и слышно было его дыхание, — сказал ветхий сгорбленный старик с широкой лентой омофора на плечах.

Она вопросительно посмотрела на него.

— О чем вы, владыка?

— На наречение в дьяконисы ты говорила, что жена недостойна полноты благодати, ибо через жену пал в раю человек…

— Но разве это не так? — удивилась ученая дева.

— Так, — согласился с ней старец и добавил: — Но что удивительного в том, что пал слабый пол, если падает и сильный? Жещине есть оправдание в ее грехе, а мужчине нет. Ее соблазнило творение высшего порядка, высший из ангелов тьмы! А мужчина был соблазнен одной только Евой. А она была обманута падшим архангелом. И если муж не смог противиться творению, слабейшему себя, то как могла бы Ева противиться высшему существу? Сие есть оправдание женщины! А теперь ступай, — сказал Антипатр, открыв ей свое знание.

Олимпиада прошла по улицам Милита вверх к римскому кварталу. По дороге она купила для Клеопы новые сандалии и наконец вошла к себе в дом. Внутри было тихо и прохладно, и никого, как ей показалось, не было.

Она поднялась на второй этаж и поставила новые сандалии перед дверью Клеопы. Вдруг послышался мерный стук. Она насторожилась и, пройдя через зал, подошла к часовне — пустой комнате с небольшим алтарем. Стук доносился оттуда. Девушка прислонилась к стене у входа в комнату и затаилась. Стук внезапно прервался.

— Клеопа? — тихо спросила она. — Братья?

Олимпиада сделала шаг в часовню и с облегчением выдохнула, увидев прижавшуюся к стене напротив Клеопу.

— Ох! — уже легче выдохнула она. — Ты чего меня так пугаешь?

Но внутрь не шагнула, так как сестра ее была бледной и напуганной. Клеопа боязливо поглядывала в глубь комнаты. Сердце Олимпиады вновь заколотилось, и она вошла внутрь.

Там был Авл. Он так изменился, что его едва можно было узнать. Могучий воин сидел в доспехах центуриона прямо на алтаре. В руке Авла был длинный кинжал, которым он и постукивал.

— Вы арестованы! — сказал центурион Авл.

Олимпиада почувствовала, что ктото стоит сзади, и по ее спине пробежал холодок. Она обернулась и увидела, что выход из помещения охраняют два легионера.

Олимпиада немного помолчала, после чего спокойно заговорила.

— Я желаю предстать перед правителем Милита! — сказала она.

— Это возможно, но только после того, как я вернусь в Понт Эвксинский и смогу забрать вас из предварительной ссылки, — объявил Авл.

— Предварительным может быть только заключение в крепость, но не ссылка! — воскликнула Олимпиада.

— Время покажет, — улыбнувшись, ответил Авл. — Взять их!

— Бежим! — крикнула Олимпиада и рванулась к дверце черного хода в другом конце комнаты. Клеопа бежала перед ней и, пока она открывала дверь, Олимпиада развернулась и преградила путь воинам. Ее схватили, а Клеопа выскочила на узкую лестницу, ведущую в сад. Стоило ей сунуться на улицу, как она, малая ростом, больно ударилась головой о бронированную грудь подстерегавшего внизу воина.

— Вы отправитесь со своей служанкой в Ольвию кораблем, — говорил Авл, — там я служил несколько лет и имею некоторые связи. В округе Ольвии полно варварских племен, но сам город и подступы к нему хорошо защищены, там лучшие и всегда свежие войска. Это настоящая крепость, и бежать не сможет никто. Вы будете дожидаться меня там, пока мои центурии не вернутся в Понт, чтобы сменить гарнизоны.

Вечером их тихо увезли в Эфес, где посадили на корабль, и никто из местных христиан даже не узнал, куда подевались молодые диаконисы. Под конвоем четырех лучших воинов Авла они отправились в далекий путь с письмом к наместнику Ольвии, в котором была просьба центуриона сохранить пленниц до его прибытия.

Так закончилась жизнь Клеопы и Олимпиады в Милите.

Глава седьмая

Мухин бугор

Сизо сгущался вечер пасмурного дня, когда учитель покинул трущобы. И вот уже кончались покосившиеся избы, заборы и гнилые скотные постройки. Перед ним открылся тоскливый пустырь. В потускневшей дали темнел промозглый осиновый лес, над ним мутное и пустое небо. По сторонам серые проталины, покрытые снежной корочкой кочки, дрожала от сырых порывов поблекшая полынь, впереди чернела дорога и пахло весной.

На дороге виднелись понурые фигурки трех темных баб с большими головами от плотно повязанных платков. Шли они, как ходят на Руси только странницы да паломницы, — друг за дружкой на равном расстоянии. Они медленно, словно ползком, спускались с плоского Мухиного бугра по извилистой дороге, топая в больших тупоносых валенках, и не столько опирались, сколько просто втыкали перед собой в грязь свои тонкие белые палки.

Когда Бакчаров с ними поравнялся, путницы, не поднимая глаз, кланялись в знак молчаливого приветствия незнакомцу.

— Извините, — остановился Дмитрий, поправляя очки, — эта дорога ведет к старцу Николаю?

— К старцустарцу, — не останавливаясь, продолжали кивать путницы и, как три плывущие по течению коряги, миновали два бесцветных стеклышка учительских очков.