Джейн Остин - Разум и чувства и гады морские

Он снова поднялся, не в силах больше держать себя в руках; по его щекам лились слезы, смешиваясь со слизистыми выделениями щупалец. Полным жалости восклицанием Элинор выразила свое сочувствие несчастной судьбе его кузины.

— Надеюсь, я не оскорбил вашу сестру, — продолжал он, — сравнив ее с моей бедной опозоренной родственницей. Их лица, их судьбы ни в чем не схожи. Но к чему я все это рассказываю? Я будто бы расстраиваю вас безо всякой на то причины! Ах, мисс Дэшвуд! Подобная тема, погребенная на четырнадцать лет… к ней опасно прикасаться! Я постараюсь быть сдержанным и говорить лаконично. Элиза оставила на мое попечение свое единственное дитя, маленькую девочку, плод самой первой ее греховной связи с косматым моряком, торговавшим пирожками на Доверской набережной. Девочке тогда было три года. Я поместил мою маленькую Элизу в пансион и навещал при каждой возможности. Я называл ее дальней родственницей, но мне прекрасно известны слухи о том, что она имела несчастье разделить со мной мой недуг — нет ничего более далекого от правды. Единственный недостаток ее лица в небольших неженственных усиках, по всей видимости унаследованных от волосатого торговца пирожками, ее кровного отца.

В прошлом феврале она внезапно пропала. Я дозволил ей, по ее просьбе, отправиться в Бат с одной из ее юных подруг. Ее отца я знал как достойнейшего человека и к девице этой относился куда теплее, чем она того заслуживала. Несомненно, она знала все, но ничего не сообщила, не дала ни малейшей подсказки. Я знал лишь, что Элиза пропала, и восемь долгих месяцев мне оставалось только строить догадки. Вы можете представить себе, что я думал, чего боялся и как страдал.

— Силы небесные! — вскричала Элинор. — Неужели… Уиллоби?

— Первой весточкой от нее, — продолжал он, — было письмо, которое я получил в октябре. Его переслали мне из Делафорда и доставили в то самое утро, когда мы собирались покинуть острова, чтобы посетить затонувший остов «Мэри»; оно стало причиной моего поспешного отъезда, который, полагаю, всем показался более чем странным. Думаю, когда мистер Уиллоби укорял меня взглядом за то, как неучтиво я расстроил экспедицию, он и не подозревал, что я спешу на помощь той, кого он бросил в нищете и отчаянии! Он познакомился с Элизой в Бате — спас ее от нападения гигантского осьминога…

— Нет!

— Да! И это лишь одно пугающее совпадение из многих. Погубив ее юность и невинность, он оставил ее в крайне бедственном положении, без дома, без помощи, без друзей, не сказав даже своего адреса! В шутку закопав ее в песок, как поступают иногда заигравшиеся возлюбленные, он ушел якобы купить лимонаду и не вернулся. Три дня спустя на нее набрела группа швейцарских путешественников, которые искали живописные морские виды, а нашли закопанную в песок опозоренную девушку с едва заметными усиками.

— Это превосходит всякие границы! — воскликнула Элинор.

— Теперь вы знаете о нем все: Уиллоби — мот, повеса, и даже хуже. Представьте теперь, что я чувствовал, зная, что мисс Марианна так же привязана к нему, как прежде, и услышав, что она собирается за него замуж? Но что я мог сделать? Вмешаться я не смел и думать; иногда я даже надеялся, что под влиянием вашей сестры он может исправиться. Но теперь, после такого бесчестного разрыва, как знать, каковы были его истинные намерения? В том, что лучше рассказать ей, а о чем умолчать, я полагаюсь на ваше разумение. Вы, несомненно, лучше меня знаете, как повлияет на нее эта история, но не будь я твердо убежден, что она принесет только пользу и поможет справиться с горем, я не стал бы обременять вас пересказом собственных семейных неурядиц.

Элинор поблагодарила полковника Брендона за его рассказ с большой сердечностью, сопроводив благодарность заверениями, что Марианне, несомненно, помогут подобные сведения.

— Встречались ли вы с мистером Уиллоби после того, как покинули Остров Мертвых Ветров?

— Да, — сурово ответил он, — единственный раз. Одна встреча была неизбежной.

Элинор, взволнованная его мрачным тоном, переспросила:

— Что? Неужели вы с ним…

— Иначе и быть не могло. Элиза открыла мне, хотя и с большой неохотой, имя своего соблазнителя, и через две недели, когда он прибыл на Подводную Станцию Бета, мы сошлись в назначенном месте, он — чтобы защищаться, я — чтобы покарать его поступок. Мы оба остались невредимы, поэтому о нашей встрече и не стало известно.

Элинор лишь вздохнула при мысли о том, сколь надумана причина, заставившая полковника подвергнуть себя смертельной опасности, но читать подобные нотации мужчине, тем более военному, не имело смысла.

— Как схожи судьбы матери и дочери! — воскликнул полковник после долгой паузы. — И каким скверным опекуном я оказался!

Спохватившись вскорости, что он отвлекает Элинор от забот о сестре, полковник откланялся. Мисс Дэшвуд снова высказала ему безграничную благодарность за рассказ, вследствие которого она преисполнилась к нему состраданием и уважением. Тошноты же, ставшей уже привычной после его визитов, на сей раз не было и в помине.

Глава 32

Вскоре мисс Дэшвуд пересказала сестре содержание своей беседы с полковником Брендоном, произведя на Марианну не совсем то впечатление, на которое рассчитывала. Марианна не усомнилась в истинности слов сестры и слушала ее покорно и внимательно, никаким образом не пытаясь оправдать Уиллоби. Напротив, прослезившись, она дала понять, что считает оправдание невозможным — особенно когда Элинор добралась до того места, где несчастная, поруганная и чуть-чуть усатая Элиза осталась одна на берегу, закопанная по шею в песок, брошенная на милость прилива.

Но хотя Марианна, несомненно, поняла всю тяжесть вины Уиллоби, настроение ее к лучшему не переменилось. Она успокоилась, но спокойствие ее было сродни унынию. Она больше не пела матросских песен и не танцевала сама с собой (за подобными занятиями Элинор иногда заставала ее прежде). Теперь Марианна часами вздыхала перед стеклянной стеной купола, подперев рукой подбородок и лишь иногда шепотом восхищаясь густой синевой и изумрудной зеленью глубоководной флоры.

Привести здесь чувства и слова, которые излила миссис Дэшвуд в ответном письме Элинор, значило бы повторить все то, что уже сказали и почувствовали ее дочери, кроме того, это потребовало бы немыслимого разнообразия слов, малопригодных для прилюдного употребления, наподобие тех, что любят выкрикивать моряки, пытаясь удержать свой корабль на плаву в чудовищный шторм. Достаточно будет сообщить, что разочарование ее было почти таким же бурным, как у Марианны, а возмущение — даже сильнее, чем у Элинор, и что вовсе не свойственным ей бранным языком она владела виртуозно. Она посылала длинные письма одно за другим, в каждом излагая свои переживания и мысли, взволнованно сочувствуя Марианне и умоляя ее быть стойкой перед лицом несчастья.