Елена Федина - Завещание Малого Льва

— Может быть, — согласился он, — нам в подвале всё равно.

— Я тебя на Пьеллу заберу, хочешь?

— Что я там забыл на вашей Пьелле?

— Йон…

— Одним кровососом будет больше, вот и всё. Тут у меня хоть пирамида есть.

— Там легче! Пьелла же родная планета, Йон.

— Я не Йон, — вздохнул он, — я Чума. Мама меня так звала. Что ты сравниваешь меня и своих аппиров, Рыжий?

— Но ты тоже аппир!

— Да. Только еще хуже.

— Почему ты так говоришь о себе, Йон? — чуть не расплакалась Ассоль, — что в тебе страшного? Ты такой добрый мальчик… я таких и не встречала никогда.

— Я добрый, — усмехнулся он, — пока сытый. Мне нельзя от этой пирамиды удаляться.

— Это мы еще посмотрим, — не смирилась она.

Внутри было светло. Йон почти ничего не почувствовал во время телепортации, больше запомнилось тоненькое и гибкое девичье тельце, ее горячий живот, прижатый к его животу и стебли рук, упруго прижимающих его к себе.

— Какой ты легенький, Йон! Как пушинка!

— Можно подумать, ты очень тяжелая.

— А я не хочу толстеть. Ты что! Я только хочу, чтоб у меня здесь прибавилось и здесь, — она отпустила руки и похлопала себя по соответствующим местам, — тогда платья буду носить как у мамы.

— Нет предела совершенству, — усмехнулся Йон.

Он огляделся. Кресла стояли по периметру, большие, серые от пыли, вырезанные из шаров. Снаружи пирамида вся блестела, а внутри никто не следил за чистотой. Из-за этой пыли он не сразу заметил, что пол под ногами больше напоминает экран компьютера. Они стояли на экране.

— Наверно, здесь возникало стереоизображение, — предположил он, — и они дружно на него смотрели со всех сторон.

— Развлекались?

— Скорее, работали. Решения принимали. Может здесь была проекция коллективного мышления?

— А что ты гадаешь? — пожала плечиком Ассоль, — ты же должен знать.

— Не знаю, — сказал он, — могу только придумать кучу версий.

— А лучше б знал.

— Может, я и знаю… но как это отличить от фантазий?

— А что еще говорит твоя фантазия?

— Это… это реабилитационный центр. Особо истощенных и больных они сажали в эти кресла и облучали «розовой сиренью». А под этим полом — генератор.

— Слушай, — поморщилась Ассоль, — какая «розовая сирень»? Обычный серый технический фон, пресненький такой, слабенький. Или это тоже твоя фантазия?

— Как фантазия? — обалдел Йон, — тут полно «сирени». Ты что, не чувствуешь?

— Да нет, конечно.

— Это потому что ты Прыгунья, — сказал он, подумав, — ты всегда в плюсе.

— Ну и что, я же чувствую.

— Значит, это не твой спектр.

— Да?

— Это для нас, для дохлых. Кто-то очень добрый о нас позаботился.

— Кто бы это мог быть?

— Хочешь, чтобы я придумал?

— Хочу, чтобы ты сказал, что на самом деле.

— Если б знать, Рыжик! — он сел в одно из кресел, очень удобное, принявшее форму тела, — это, знаешь что? Это звездолет — скорая помощь. Они летали по галактике и искали погибающие цивилизации.

— Звездолет внутри не так выглядит, — Ассоль тоже плюхнулась в кресло, высоко задрав ноги в ботинках, у нее были толстые рифленые подошвы.

— Ну и что, — заявил Йон, — это же особый был звездолет. Они собирали заморышей и откачивали их.

— Добрые какие!

— Да. Они очень добрые. Было два звездолета. Один, вот этот, сломался. Все улетели на втором, а мой папа остался.

— И где он, твой папа?

— Там, внизу, по ту сторону экрана. Может, он сейчас смотрит на нас.

Ассоль засмеялась, наклонилась и топнула своим тяжелым ботинком по пыльному полу.

— Эй! Папа! Выходи!

Прошла секунда. Экран тускло засветился. Звуки «йон, йон» стали частыми и отчетливыми, к ним прибавился еще какой-то свист.

— Ой! — вскочила она, — мама!

Йон же как будто прирос к креслу. Он вдруг ясно осознал, что нет там никакого папы, и никакая это не «скорая галактическая помощь» и не реабилитационный центр. Он понял, что сейчас они провалятся вместе с этим полом так глубоко, что и представить невозможно. И с ужасом посмотрел на Ассоль.

— Дурак! Чего сидишь?! — крикнула она и потянула его за руку, — скорее! За меня цепляйся!

И он уже не помнил, как вцепился. Снаружи было тихое утро. Пирамида всё так же сверкала в солнечных лучах и всё так же сладко излучала «розовую сирень». Йон сел на траву, у него было чувство, что под ногами чудовищная пропасть, сердце от этого колотилось, как у зайчонка.

— Работает, — выдохнула Ассоль, — ничего себе! Пароль запросит, а мы не знаем ни черта! И что от нас останется? Видали мы такие ловушки!

— Это не ловушка, — сказал Йон, часто дыша, — это транслятор. На Наоле это так называется. Были такие штуки вместо звездолетов, да поломаны все. А этот — явно не аппиры делали.

— Фантазируешь? — прищурилась она.

Он помотал головой.

— Знаю.

— Ого! А куда этот транслятор, ты знаешь?

— В бездну, — сказал он.

Они были детьми, юными, глупыми как щенки и поэтому счастливыми. Пугаться надолго они не умели, и вселенские бездны волновали их не больше, чем блестящие, пузатые жуки в траве. Через полчаса они уже хохотали, плескаясь в водопаде, каскадом сбегавшем со скалы. Ледяная вода обжигала и бодрила, она сверкала на солнце, они брызгались и визжали и совершенно ни о чем не думали.

Ассоль была похожа на цыпленка, а с мокрыми волосами — на мокрого цыпленка. Он тоже при своей худобе и нескладности был смешон. Так они и хохотали друг над другом, а потом лежали продрогшие в теплой траве, почесываясь от мелких укусов и уколов. Она всё ждала, залезет муравей ей в пупок или пробежит мимо.

— Надо сладким помазать. У тебя есть леденец?

Ей так хорошо и легко было быть ребенком! Она и была ребенком. А потом превращалась вдруг в порочную, захваченную страстями девицу, которую и сама, наверно, ненавидела. И он бы удивился: откуда это в ней одной, но он прекрасно знал, что все они мутанты, не только телом исковерканные, но и душой.