Александр Громов - Ватерлиния

Типичный боцманский кубрик. Тесно, но не так, чтобы очень. Узковатая, но отдельная койка. Здесь не спят на механизмах и друг на друге.

Стены выглядели не лучше потолка. Оглушенный сном, я несколько минут тщился понять, откуда здесь столько пыли. Ну, конечно: «сыплется» пластикат переборок, отшелушивается краска, «стареют» и рассыпаются полимерные уплотнители, а больше всего пыли дает, понятно, человек и его одежда: мертвые чешуйки кожи, выпавшие волосы, обрывки тканевых волокон с одежды… Значит, люди есть. Сколько же надо времени, чтобы так запустить помещение? Ясно одно: матросов-первогодков здесь нет и давно не было.

И тут я вспомнил, где нахожусь, и рывком сел.

– Выспался? – спросил старик. – Или еще поспать хочешь?

Я мотнул головой и посмотрел на него. Был он такой же, каким я его запомнил вчера (или позавчера?): маленький, как гном, и вдобавок сутулый, совершенно лысый, с изжелта-бледной кожей на голом черепе. Признаться, капитана Сонной субмарины я представлял себе иначе: этакий Ван Страатен с богатырским разворотом плеч, рыжей, пропахшей табаком бородищей и безумно вытаращенными глазами.

У этого были глаза, как у сушеной воблы, с выцветшей, едва заметной краснотой. Может быть, в свое время он считался альбиносом, а может быть – просто больные глаза. Плохое освещение да пыль…

Я содрогнулся, представив себе, как от случайного движения воздуха в кубрике геологические пласты пыли мягко отделяются от потолка, парашютируя мне на голову, и дал себе слово двигаться плавно.

– Здоров ты храпеть, – сказал старик. – А поспать дурак: двадцать два часа всего-навсего. Суток пять не дрых, наверное?

– Чуть меньше.

– Хорошо, что я тебя не застрелил, когда ты брякнулся, – любезно сообщил старик. – Думал, хитришь от большого ума, а ты просто заснул под прицелом! брык – пятки вместе, носки врозь… Уж извини за это помещение: тащить тебя в приличное место мне уже не по возрасту. И еще извини: я тебя обыскал. Сам понимаешь, пришлось.

– А, – сказал я. – Чего тут извиняться. Ну и каковы результаты?

Старик улыбнулся.

– Удовлетворительные. Чист, аки ангел небесный. Штрафник, как я понимаю?

Я кивнул. Несколько секунд старик ждал более развернутого ответа и, не дождавшись, примирился.

– Ладно, расскажешь, если захочешь. Не клещами же из тебя тянуть. – Он вздохнул. – Иди приведи себя в порядок. Гальюн налево по коридору, умывальник рядом. Потом приходи в ходовую рубку, она палубой выше, в…

– Я знаю.

– Ну? – Старик явно удивился. – Откуда?

– Это ведь лодка типа «Анаконда», верно? Ударный крейсер? Мы такие проходили, правда, вскользь. Необязательный курс истории матчасти, на всякий случай.

– Вот оно что, – протянул старик. – Тогда понятно. Давно с Земли?

– Год.

– Ну-ну. Потом расскажешь, как там теперь живут. А теперь иди. И учти: это не какая-то там лодка типа «Анаконда», это сама «Анаконда» и есть…

К моему удивлению, гальюн содержался в относительном порядке, зря я себе навоображал невесть что. Мыла, конечно, не нашлось, зато горячей воды было в достатке, хоть душ принимай, тем более что душ тут имелся, самый настоящий. Поколебавшись, я отложил это дело.

В ходовой рубке тоже оказалось прибрано. Скользнув взглядом по старику, явно меня ждущему (подождет!), я впился в экран допотопного монитора. Глубина погружения восемнадцать тысяч четыреста, курс 310, скорость всего-навсего одиннадцать узлов.

– Глубинника сразу видно, – прокомментировал старик. Горевший вполнакала матовый плафон отсвечивал на голом черепе. – Если тебе интересно знать, дополню: мы еще в Гольфстриме. Да ты к экрану не кидайся – ишь, рефлекс развил… Бояться нам нечего: у «Анаконды» постановщик помех такой, что и на «Черном Баклане» позавидовали бы, притом специально для Гольфстрима немного доработанный… Меня торпеды в Гольфстриме за своего держат, – старик хихикнул, – а штрафники, вроде тебя, не связываются с парной целью… Ладно, садись тут. Открываем час вопросов и ответов. Твое имя?

– Филипп.

– А полностью?

Я сказал полностью. Старик сморщился и комически замахал руками, отгоняя наваждение.

– Пусть будет просто Филипп Альвело. Латинос?

– Сам не знаю. Вроде того. А вы кто?

– Зови меня просто капитаном. Кстати, можно и на «ты». За что в штрафники угодил?

Ишь какой… Вынь ему ответ да положь на блюдечко. Вроде безвреден, но пока я не понял, как к нему относиться – обойдется.

– Пукнул при Адмиралиссимусе, – ответил я, вспомнив Богданова.

Старик фыркнул и посмотрел на меня укоризненно.

– Каждый второй так говорит. Ну, не хочешь, как хочешь…

Он был огорчен, это я ясно видел. И тогда – хотите верьте, хотите нет – я рассказал ему все, до корки. Незнакомому человеку и почти наверняка дезертиру! Лысому гному, капитану мифической Сонной субмарины!

Моему спасителю, правда… Этого не отнять, не забыть. Спас. Вряд ли без него я был бы еще жив.

– Угу, – сказал он, выслушав меня без всяких эмоций. – Забыл спросить: ты, может, есть хочешь?

– Хочу.

– Так я и думал. На вот… – Он протянул мне коробочку и пододвинул кружку. – Я тут, пока ты мылся, на камбуз зашел. Стерилизованный криль с фитопланктоном, противно, но не помрешь. Пищевой конвейер еще работает. Ложку вот возьми. А вода, извини, дистиллят.

Я набросился на еду так, что запищало за ушами. Какая уж еда штрафнику в Гольфстриме, это старик верно понимал. Во время работы она в горло не лезет, думать о ней не хочется. Лучше нажить себе язву, чем сгореть сытому в плазменном пузыре. К тому же последние сутки в капсуле я не ел сознательно, чтобы не свалиться в сон.

Я с трудом удержался от того, чтобы вылизать коробочку. По-моему, старик ругал еду зря: оказалось совсем неплохо, чуть пряно и солоновато. Конечно, если есть такое изо дня в день, из года в год, света невзвидишь… А что до дистиллята, то где, спрашивается, на Капле пьют не дистиллят? При солоноватой еде можно пить и без соли, хотя удовольствие от такого питья, понятно, посредственное.

И сейчас же, подтверждая мои мысли, старик спросил:

– У тебя случайно сухпайков не осталось?

Я кивнул.

– Три штуки есть, кажется.

– Верно, три, – рассмеялся старик и потер сухие ручки. – Я твою посудину осмотрел, пока ты спал, ты уж не обижайся. Брать не стал… а поделишься – спасибо скажу. Сделаешь старику приятное.

– Бери все, – сказал я и добавил: – Конечно, бери, капитан…

– Может, сам сходишь?

Возражать я не стал. Кое-какие вопросы следовало разрешить незамедлительно, и притом самому, пусть даже не обманывает меня ощущение, что старик скажет правду… но тем не менее.