Юрий Петухов - Западня (сборник)

Из бочонка выплеснулось изрядное количество драгоценной жидкости, И это растревожило Бубу. Он уже собрался было для успокоения нервной системы прильнуть к бочонку, испить живительной влаги, как на него сверху обрушился толстый и нескладный Хреноредьев.

Буба уткнулся лицом в пойло и начал захлебываться. И он бы захлебнулся, если бы новый удар не завалил и Бубу, и Хреноредьева, и бочонок на бок — это сверзился с небес Пак Хитрец.

— Однако! — возмущенно произнес Хреноредьев. И ткнул Пака кулаком в хобот. — Можно было и поаккуратнее, едрена!

Они выбрались из лужи.

Пак сразу же сообразил, что надо уволакивать — хоть силой уволакивать — спутников подальше от бочонка, иначе они в три минуты перепьются, и тогда всем им труба!

— А ну! — заорал он.

И дал такого пинка под зад Бубе, что тот отлетел на два метра.

— И ты чокнулся? — поинтересовался Хреноредьев.

— Живо отсюда!

Пак отвесил Хреноредьеву своей пудовой клешней оплеуху. У того сразу отшибло и вкус, и нюх. Бубу Пак гнал пинками до выхода из пещерки. При этом он не щадил стоявшей в ней в полном беспорядке всевозможнейшей посуды, переколотил дюжины две бутылок, банок, склянок. Хреноредьев выполз сам. Правда, он зацепился своими деревяшками за какой-то непонятный и сложный агрегат, стоявший у выхода. Но ярость Пака сделала его проворным, он сумел высвободиться. Выполз.

Теперь они все втроем стояли посреди огромнейшей пещеры, какой ни одному из них сроду не доводилось видывать. Неожиданное зрелище заставило их позабыть о выяснении отношений и прочих вещах. Они стояли, разинув рты и ждали.

А зрелище заключалось в том, что посреди гигантской пещеры, на деревянном грубо сколоченном столе, посреди груды бутылей и больших банок, сидел, скрестив под собой ноги, карлик с телом восьмилетнего ребенка. Но у карлика была такая огромная голова, что непонятно было — как она удерживается на хлипкой и тонкой шее.

Карлик через толстенькую металлическую трубочку высасывал содержимое большой, двухведерной банки, стоявшей на полу у стола. Банка пустела на глазах.

Но самое странное заключалось в том, что пока карлик не закончил своего дела, ни один из вошедших так и не сумел пошевельнуться. Хотя Буба предпринимал все возможное для этого, просто рвался из собственной кожи, Хреноредьев пытался уползти назад, а Пак хотел просто поднять руку и поприветствовать сидящего. Ни у одного из них ничегошекьки не вышло стояли статуями. Стояли и молчали.

Наконец карлик оторвался от трубки.

— Пожаловали! — сказал обиженным голосом. — А вас сюда звали, а?!

Пак вдруг почувствовал себя виноватым. И заплакал. Буба с Хреноредьевым тоже — вздохнули с прихлипом и зарыдали.

Одноглазый карлик сурово смотрел на них. И молчал.

— Мы сюда случайно попали, — начал оправдываться Пак, шли мимо… вот и зашли!

— И куда же это вы шли? — поинтересовался карлик.

— Куда глаза глядят, — признался Пак, — нам теперь повсюду хорошо, лишь бы не в поселке оставаться.

— А чего у вас там?

— Пожгли все! Постреляли многих!

Пак всхлипнул, утерся согнутой рукой.

— Папаньку в золу обратили! А он ведь работник был — хоть куда!

— Это точно, — подтвердил Буба с серьезным видом, — папаша Пуго у нас был передовиком!

— Трудяга! — выдохнул Хреноредьев.

— И за что же пожгли? — поинтересовался карлик.

— А кто их знает! — начал скрытничать Буба.

Но Пак раскрыл карты.

— Ихних укокошили! На пустыре! Это все чудовище виновато, а нас гробят, вот какие дела!

Карлик моргнул, огромный глаз на миг затуманился.

— Так вы думаете, это месть?

— А чего ж еще, едрена колотушка! — осмелел Хреноредьев. — Как есть месть, самая она!

— Ошибаетесь, дорогие посельчане, — произнес карлик грустно. — Это не месть. Мстить можно тем, кто осознанно что-то делает. А туристы вас за таковых не почитают.

— Как это? — удивился Буба.

— А вот так! Они давно уже собирались почистить Подкуполье, этакую дезинфекцию провести. Да все откладывали… А тут причина подходящая — дескать, создались условия, угрожающие жизни здоровых членов общества. Вот и почистили!

Хреноредьев обиделся.

— Дык что же это, — вопросил он плаксиво, — мы им завроде вредных насекомых, что ли?

Карлик терпеливо и детально все разъяснил. Он старался сглаживать особо острые углы. Но до посельчан доходило. Они стояли навытяжку перед головастым мудрецом, ели его глазами. И не то, чтобы он им открывал какие-то неведомые и совершенно неожиданные тайны, нет. Но у него получалось все так связно и складно, как никогда не складывалось у них в головах.

— А чего ж мы тогда работаем?! — вопросил Буба.

Карлик нахмурился, покачал головой.

— Вас, может, работа только и держит! Без нее все бы стали как Эдины выродки, ясно?

— Это как сказать! — не согласился Пак.

— Ты, бузотер, помалкивай! — осек его карлик. — Без твоих стараний, может, ничего бы и не было. Зачем к Чудовищу приставали, а?!

— Оно само! — огрызнулся Пак.

— Не ври.

— Да ладно! Поиграть была охота!

— Вот и доигрались до охоты настоящей! Так что стой да помалкивай!

Пак почувствовал себя виноватым — наверное, впервые в жизни.

— Садитесь, гости дорогие! — Некоторой долей иронии отдавало приглашение карлика. — Присаживайтесь, гостюшки!

Все вдруг почувствовали, что напряжение спало, незримые путы, сковывавшие их, ослабли. И они опустились на пол, прямо около стола, на котором сидел головастый мудрец.

— Угостить вот только вас нечем! Но не беда, мы и с этим нехитрым делом справимся.

Буба Чокнутый, Хреноредьев и Пак Хитрец совершенно неожиданно для себя почувствовали, что их желудки и пищеводы переполнены до отказа, будто они часа два кряду просидели за столом и выхлебали по ведру баланды.

Хреноредьев даже сыто рыгнул. Прикрыл рот ладошкой, сконфузился.

— Извиняюсь, стало быть, едрено пузо!

Пак ущипнул его за оплывший бок.

— Чудеса-а, — задумчиво проговорил Буба. — Со мною раньше такое бывало после двух доз! Ты случаем не наркот?

Карлик засмеялся, не разжимая маленького рта-клювика. И Буба сообразил, что сморозил очередную глупость.

— А ты сам кто будешь? — поинтересовался смущенный инвалид. — Тебя как звать-то?

Карлик перестал смеяться и ответил вполне серьезно.

— Кто я, вам знать не обязательно. А насчет имени… зовите меня Отшельником, не ошибетесь.

— Ладно, едрена переделка, — благодушно согласился Хреноредьев. Он начинал обретать обыденную самоуверенность. — А чего это ты отшельничаешь, а? Чего тебе среди людей не живется?