Пол Андерсон - Психотехническая лига

— Но у вас ведь уже достаточно доказательств для налета, — рискнул заметить он.

— Нет, к сожалению. До самого последнего времени, когда мне стало известно о готовящемся похищении доктора Тайхе, я не знала наверняка, что здесь происходит нечто нелегальное. В законе нет ничего против людей, имеющих один и тот же склад ума, знающих друг друга я организовавших нечто вроде клуба. Даже если они наняли головорезов и дали им в руки оружие, то закон тут бессилен. Акт № 1999 запрещает создание частных армий, но было бы сложно доказать, что у Мида именно такая.

— Да у него ее и нет, если признаться, — заметил Далгетти. — Эти наемники не больше того, кем они и хотят казаться — телохранителями. Вся основная борьба идет в основном на… умственном уровне.

— Я так и поняла. Но могут ли в свободной стране быть запрещены дискуссии и пропаганда? Не говоря уже о том, что организация Мида включает в себя некоторых могущественных людей из самого правительства. Если мне удастся выбраться отсюда живой, мы сможем повесить на Томаса Банкрофта обвинение в похищении, отягощенном угрозами, нанесением увечий и тайном заговоре, но это не коснется основной части этой группы. — Она сжала кулаки. — Словно бы сражаешься с тенями.

— «Ты ведешь войну с сиянием заходящего солнца. Осуждение последует быстро, мой господин!» — процитировал Далгетти. «Потом» Гериота был одной из нескольких поэм, которые ему нравились. — Вывести Банкрофта из игры — это уже кое-что! — добавил он. — Сражаться с Мидом нужно не физически, а путем изменения условий, при которых он должен работать.

— Изменять их на что? — она с вызовом посмотрела ему в глаза. Далгетти отметил, что в их серой глубине сверкали золотые искры. — Чего хочет Институт?

— Здорового мира, — ответил он.

— Интересно, — начала Елена, — может, Банкрофт больше прав, чем вы. Может, мне следует в конце концов быть на его стороне?

— Я понимаю так, что вы предпочитаете либеральное правительство, — сказал Далгетти. — В прошлом оно рано или поздно распадалось, и в основном из-за того, что в нем не было достаточно людей умных, бдительных, достаточно крепких, чтобы сопротивляться неизбежному наступлению власти на свободу.

Институт пытается сделать две вещи: создать совокупность граждан такого типа и одновременно построить общество, которое само создает людей подобного рода и поддерживает эти черты в них. Это возможно, со временем. В идеальных условиях по нашим оценкам это заняло бы триста лет для всего мира. Но, разумеется, на самом деле это будет дольше.

— Но какого конкретно типа люди нужны? — холодно спросила Елена. — Кто принимает решение об этом? Вы! Вы — точно такие же, как и все остальные реформисты, включая Мида, — поборники изменений всей человеческой расы согласно собственным идеалам, нравятся ли это людям или нет.

— О, им это понравится, — улыбнулся он. — Это ведь часть процесса.

— Эта тирания хуже, чем с кнутами и колючей проволокой, — резко произнесла Елена.

— Однако вы не испытали ни то, ни другое.

— Вы должны знать, что это такое, — обвиняюще сказала она. — У вас есть данные и уравнения, чтобы быть… инженерами-социологами.

— В теории, — заметил он. — На практике же это не так все просто. Социальные силы так велики, что… в общем, нас могут превзойти прежде, чем мы что-либо закончим. И еще есть множество вещей, в которых мы еще так и не разобрались. Это все займет десятилетия, может даже, столетия, — полностью завершить создание теории динамики человека. Мы лишь на шаг опережаем политиков, правящих массами при помощи давления, но еще не достигли той точки, когда можно использовать правила скольжения. Нам придется еще нащупывать свой путь.

— Тем не менее, — сказала она, — вы заложили начало знания, которое ведет к истинной структуре общества и процессу ее создания. Получив это знание, человек сможет вовремя построить со временем собственный мировой порядок так, как он того хочет, стабильную культуру, которой будут неведомы ужасы угнетения или упадка. Но вы скрываете даже само то, что у вас есть подобного рода информация. Вы втайне от всех используете ее.

— Потому что вынуждены, — произнес Далгетти. — Если бы стало общеизвестно, что мы тут и там оказываем давление и даем советы, ведущие к желанному нам пути, то все бы разлетелось на куски. Люди не любят, когда их подталкивают к чему-либо.

— И вы все равно делаете это! — Одна рука женщины опустилась к кобуре. — Вы, клика, состоящая, возможно, из ста человек…

— Больше. Вы были бы удивлены, если бы узнали, сколько нас.

— Вы решили, что вы — всемогущие арбитры. Ваша высшая мудрость приведет бедное слепое человечество на дорогу в рай. Я же говорю, что это дорога в ад! В последнем столетии у нас были диктатуры элиты и диктатуры пролетариата. Сейчас же, похоже, зарождается диктатура интеллектуалов. Мне ни одна из них не по душе!

— Послушайте, Елена. — Далгетти прилег на один локоть и посмотрел ей в лицо. — Все не так просто. Хорошо, у нас есть некие особенные знания. Впервые осознав, чего же мы достигли в своих исследованиях, мы были поставлены перед дилеммой: опубликовать ли публично свои результаты или только некоторые, выборочно, наименее важные находки. Неужели вы не видите: что бы мы ни делали, решать предстояло нам, нескольким людям? Даже уничтожение всех наших сведений — это уже какое-то решение.

Его голос стал более твердым:

— Итак, мы сделали то, что, как я считаю, было правильным выбором. История с такой же убедительностью, как и наши вычисления, показывает, что свобода — это не «естественное» состояние человека. В лучшем случае это состояние метаболизма, всегда слишком предрасположенное обратиться в тиранию. Тирания может быть введена извне при помощи лучше организованных армий завоевателей или возникнуть изнутри — волею самого народа, отдавшего свои гражданские права уважаемому всеми человеку, могущественному лидеру, основывавшему государство абсолютной власти.

— Какую пользу хочет Бертран Мид извлечь из наших находок, если бы ему стало известно о них? Положить конец свободе, воздействуя на людей, пока они сами не захотят этого. И весь ужас и проклятье здесь в том, что осуществить цель Мида гораздо легче, чем нашу.

Итак, предположим, мы бы открыли людям наши знания. Предположим, мы дали бы образование любому, кто захотел бы этого, научили пользоваться нашей техникой. Неужели вы не понимаете, к чему бы это привело? Неужели вы не видите ту борьбу, что идет за контроль над человеческим сознанием? Она могла начаться самым невинным образом, вроде планов какого-нибудь бизнесмена провести более эффективную рекламную кампанию.