Александр Щербаков - Рассказы из жизни А П Балаева

Игорь мне, конечно, в два счета доказывает, что я олух. "У тебя, говорит, - Саня; получается так: чтобы гвоздь в стену забить, стучи по нему стеной, а молотком придерживай. Но, в общем, гвоздь ты вбил, и вбил к месту. Инвертирование здесь лучше диффузной на порядок. Только оно не стандартизовано, а диффузная стандартизована, и в этом весь фокус". Я отвечаю, что пусть я буду распоследний дурак и тупица, но колечек наших в обиду не дам.

Приехали они, и в три-то голоса мы так ладно спели, что Нимцевич нам поверил и пробил это дело в Москве. Нас перевели к нему на пять месяцев, и Вера с Игорем колечки наши в "Антарес" заделали великолепно. Я помогал, конечно, как мог, но в основном, конечно, как кухонный мужик: посчитать темп перерождения, сфокусировать каскады, подтвердить плавность перехода. Попутно тут еще пара таких дел подвернулась, и, короче, Нимцевич нас возлюбил.

Именно из-за этого и случилась та история, о которой я хочу рассказать. Кончились все монтажные работы, пошли поузловые комиссии, по частям идет пуск, и тут прибывает к нам из-за океана депутация, половина - нобелевские лауреаты, всего душ десять и три переводчицы из "Интуриста", то есть про Достоевского могут, про шашлык - тоже, а про вырожденное демпфирование попутных носителей - ни туды, ни сюды. Соответственно, собирает Нимцевич бригаду и меня в нее включает, поскольку, говорит, товарищ Балаев отчетливо представляет себе установку и обладает даром просто говорить о сложных вещах. А товарищ Балаев эту приманку глотает - и леска натягивается.

Я, конечно, объясняю гостям, что "Антарес" - установка грандиозная, сам, слава богу, каждый день пять километров туда, пять обратно. Убеждаю, что она на полкилометра запрятана в землю, общую блок-схему растолковываю. Но гостей наших все это мало трогает. Им подавай конкретные цифры по самым мелким вопросам: "А как вы то? А как вы се? Каков режим? Чем обеспечивается? За какое время? Периодичность контроля? Система отсчета? Сколько стоит?" Короче, узкие специалисты.

Два дня мы осматривали внешний овал, а на третий, когда побрели на внутренний, у меня вся охота говорить по-английски прошла. Накрепко прошла, на всю жизнь. И стараюсь это я немножко поотстать, хотя здесь, можно сказать, самое интересное-то и начинается. Нимцевич впереди всех, он в восторге оттого, что рассказывает понимающим людям о таком деле, катится, как колобок, вверх, налево, вниз, направо: "Давайте сюда зайдем, там посмотрим! Вот разделители, вот ловушки, вот подготовка инжекции, вот выводные лабиринты!".

А ко мне пристраивается мадам Элизабет Ван-Роуэн, статная такая интересная женщина лет сорока, виднейший специалист по нейтронной баллистике. Она уже все свои мишени, антимишени и коллиматоры отсмотрела, и мы, слава богу, ведем с ней разговор на общие темы.

И проходим мы как раз мимо нашего экспериментального зала. И вижу я сквозь стекло Игоря, как он командует разборкой стендов. Я его приветствую, он нас тоже, мадам Ван-Роуэн из вежливости спрашивает меня, кто это, что это, я ей из вежливости объясняю, сами понимаете, увлекаюсь и начинаю лекцию про наши колечки.

Идем это мы час - делегация метрах в десяти впереди, а я все рассказываю, чем мы добивались принципиального исключения дефектных доменов. Вдруг мадам заинтересовывается, просит объяснить поподробнее, я достаю свою дощечку, черчу, краем глаза вижу, что делегация сворачивает налево, мы с мадам проламываемся сквозь дебри терминологии, торопимся, поворачиваем налево, я вижу приотворенную толщенную дверь, открываю ее пошире, пропускаю мадам вперед в какой-то темный коридор, вхожу следом, дверь машинально дергаю, чтобы она закрылась. Дверь меня толкает, я толкаю мадам, извиняюсь, пробую сообразить, куда ж это нам двинуться, но тут дверь захлопывается, и мы с мадам Ван-Роуэн оказываемся в полной темноте!..

Я говорю, конечно: "Sorry, недоразумение, сейчас разберемся". А мадам мне отвечает: "О да, мистер Балайеф, разберемся, и, хотя я уверена, что мистер Балайеф - джентльмен, но на всякий случай я предупреждаю мистера Балайеф, что у меня при себе имеется устройство, которое может лишить человека агрессивных намерений на 48 часов". До меня медленно, но доходит.

И как-то так с толку сбила меня эта ее тирада, что я отступаю на пару шагов. Мадам следует за мной, а под ногами у нас металл, и пол как-то так загибается, словно мы в трубе. А из-за спины мадам я слышу какой-то отдаленный говор. Естественно, я решаю, что надо идти туда, прошу ее повернуть и несколько поторопиться, уверяя, что все будет в порядке. Делаем мы десяток шагов в другую сторону, и вдруг из-за своей спины я тоже слышу разноголосый говор, какие-то искаженные голоса и слова. Прислушиваюсь и узнаю свои собственные уверения насчет порядка, поворота и так далее. Я механически продолжаю идти, и на ходу меня вдруг осеняет: "Батюшки-светы! Мы же попали в главный канал! И это наши собственные слова, обежав всю четырехкилометровую восьмерку, возвращаются к нам из-за наших спин, искаженные тысячекратным отражением!" Видно, Нимцевич похвастал перед гостями полировкой стенок восьмерки и пошел дальше по наружным коридорам, пост у двери на это время деликатно сняли, а я с мадам Ван-Роуэн преспокойно проследовал в самую святая святых! И мы кощунственно топчемся в канале, где через неделю в вакууме забушует основной процесс! Слава богу, на ногах у нас спецобувь, хотя и не первой свежести!

Я все это, несколько разбавляя краски, рассказываю мадам Ван-Роуэн, а она ничего, молодец, никаких истерик, спрашивает: "Что же нам следует предпринять, мистер Балайеф?"

Что предпринять! Кабы я знал! Искать дверь в темноте бессмысленно. Шов автоматически заплавляется галлием. В канал ходят с передатчиком, который запрещает закрытие двери. Раз дверь закрылась, значит, в канале никого нет. Остается ждать, пока нас начнут искать. Но кому в голову придет искать нас здесь? Может, через сутки сообразят, а тем временем восьмерку включат на предварительную откачку. Я же гармонограммы запуска точно не знаю.

Стою я, соображаю, и вдруг мадам Ван-Роуэн говорит: "Мистер Балайеф, здесь есть свет!" И впрямь, гляжу, глаза привыкли к темноте, и я так слабо-слабо, но различаю ее силуэт! Конечно же! Наши-то колечки как раз в эту восьмерку заделаны! Я прошу минутку, представляю себе общий план восьмерки и вспоминаю, где мы находимся. Выходит, что до нашего колечка надо идти полкилометра, если я правильно ориентируюсь, а если неправильно, то полтора.

"Хорошо, - говорит мадам Ван-Роуэн. - До прозрачных секций мы доберемся, но каков шанс, что нас там заметят? Выходят ли кольца туда, где есть люди?"

"Нет, - говорю, - не выходят. Они выходят в камеру датчиков. Вот если бы у нас с собой был какой-нибудь источник излучения, то датчики его бы засекли. Но вероятность того, что датчики включены, очень мала, и, кроме того, у нас нет источников излучения".