Василий Бережной - Младший брат Солнца

— А что же это за ужасный «катаклизм», который так напугал бедную девушку?

— Было проведено пробное высвобождение нового вида энергии. Само по себе испытание прошло без накладок, и мы весьма сожалеем, что лаборантка Вера получила травму. Но ведь при научных исследованиях бывают и трагические случаи.

— Кстати, эта лаборантка — красивая девушка?

— На этот вопрос ответить не могу: совершенно нет времени рассматривать девушек.

— К тому же вы, вероятно, и женаты?

— Да.

— А как относилась ваша супруга к Вере? Не ревновала?

— Не знаю, работа не оставляет времени на подобные наблюдения.

— А что вы скажете относительно страхов перед супербомбой?

На высоком лбу Дэвида появились морщины.

— Страх может вызвать любая энергия. Опасность угрожала даже при изобретении спичек, ведь по теории вероятности спичками можно сжечь весь мир.

— Великолепно сказано! Судя по всему, и ваши «спички» не более опасны.

— К тому же мы давно уже взрослые и не играем с огнем.

— Естественно! Вы совершенно правы!

Дэвид улыбнулся:

— Быть правым — этого мало. Надо быть правым еще и не преждевременно, и не слишком поздно.

— Остроумно сказано!

— У вас есть еще вопросы? Дело в том, что я хотел бы вернуться на пляж.

— Кажется, все. Благодарю вас.

Корреспондент выключил магнитофон, быстро и ловко схватил фотоаппарат и сделал несколько снимков.

Босс вызвал охранника и попросил отвести корреспондента в бар.

— А что вы скажете нам? — с нажимом произнес он, опершись обоими локтями о стол. Заметив испытующий взгляд ученого, кивнул: — Вы не знакомы? Советник премьер-министра по вопросам обороны.

Военный протянул Дэвиду руку и хмуро заметил:

— Ситуация ухудшается с каждым днем. Нам известно, что готовятся новые выступления прессы, запросы в парламентах и тому подобное. Я уж не говорю о том, какой шум начался в коммунистических странах.

— О, им только дай повод! — сказал генерал.

— Я понимаю, — спокойно отозвался Дэвид. — Быть может, правительство решило свернуть программу?

— Ни в коем случае! — Советник заерзал в кресле. — Миллиардные затраты обязывают…

— Прекрасно. В таком случае мы должны удвоить усилия, перевести программу на интенсивный режим. — Дэвид снова заходил по кабинету, и овчарка насторожилась. — Необходимо немедленно расширить некоторые производственные мощности…

Когда он закончил сжатое, но достаточно детализированное изложение своих соображений, босс поднялся из-за стола и пожал ему руку.

— Именно этого мы от вас и ждем.

— Можете рассчитывать на полную поддержку правительства, — добавил советник премьер-министра. С лица его исчезла суровость, и глаза поблескивали удовлетворением. — Дополнительные ассигнования будут выделены по первому вашему требованию.

Дэвид Кинг окинул их обоих благодарным взглядом.

— Благодарю вас, джентльмены.

— Мы работаем во имя будущего! — сказал босс.

«Ты-то хлопочешь только о своих сейфах», — подумал Дэвид и сказал:

— Именно во имя будущего.

На этом они и расстались.

Когда Дэвид подошел к своему коттеджу, зеленая стрекоза вертолета с грохотом и жужжанием поднялась в небо и вскоре скрылась с глаз.

Нервным движением Тереза выключила приемник, тяжело опустилась в кресло и закрыла ладонями лицо, словно утреннее солнце, заполнившее комнату, резало ей глаза.

С минуты на минуту должен был прийти Дэвид на второй завтрак, а она ничего не приготовила, даже кофе, и даже не подумала об этом. Сидела сгорбившись, словно окаменев, едва сдерживая рыданья. Горячий комок подкатывался к горлу, и она конвульсивно хватала ртом воздух, чтобы не задохнуться. Подошла к роялю, села, оперлась на крышку локтями. Слышала, как вошел Дэвид, но не шевельнулась.

Вероятно, удивленный ее состоянием, он некоторое молчал, потом положил ей руку на плечо:

— Что случилось, Терри? Ну, Терри…

Сбросив его руку, вскочила и зашагала по комнате. Зо тистые пряди подпрыгивали па плечах.

— Позор, какой позор!..

Теперь уже она дала волю слезам, они заблестели ресницах, покатились по щекам.

— Ради бога, что случилось?

В голосе Дэвида слышалось уже раздражение.

— А ты не знаешь? — Тереза встряхнула головой и заглянула ему в глаза. Дэвид невольно улыбнулся: растрепанная, заплаканная, она казалась особенно красивой. — Если бы ты услышал, тебе было бы не до смеха…

— Что?

— Свое интервью!

Дэвид громко рассмеялся.

— Какая чепуха! И из-за этого ты так вот переживаешь?

— Но там ведь такие непристойные намеки! Лаборантка влюблена в профессора…

— Неужели ревнуешь?

— Если бы я не знала Веру, эту скромнейшую девушку…

— А меня?

— И тебя… Разве я не чувствую…

— Так стоит ли впадать в уныние?

— Противно. Перед всем миром забрасывают грязью, а тем более Веру. Гангстеры, просто гангстеры!

— Я чувствовал, куда он клонит, но не придал этому значения. Все это и глупости, и мелочи. Главное — сооружение моих пирамид идет полным ходом!

Терри посмотрела на него так, словно хотела заглянуть ему в самую душу. «Сооружение пирамид — полным ходом, — вертелось у нее в голове. — Неужели ты маньяк? Взрывные пирамиды — это главное. Куда же девались твои благородные идеалы, твои голубые мечты? Ничего не видно в твоих глазах — ни угрызений совести, ни сомнений, ни колебаний. Пустота».

Отвернулась и подошла к окну, за которым колыхался океан.

— Что с тобой, Терри?

Она молчала. Дэвид подошел и ласково погладил ее волосы:

— Ну, знаешь, так мы ни к чему не придем.

— Но неужели тебе ни о чем не говорит сердце?

— «Сердце, сердце». — Он взмахнул руками, потом заложил их за спину. — Только в мелодрамах причинные связи объясняют деятельностью этого органа. А в жизни все надо взвешивать умом, ты понимаешь? Не сердце, а разум!

Терри охватил ужас.

— Побойся бога, Дэвид! Сердце определяет человека, его поведение, только сердце. Я в этом глубоко убеждена и надеюсь, что и ты…

— Ах, оставь, пожалуйста, эти философствования, — перебил ее Дэвид, — тем паче что они совершенно инфантильны, ей-богу.

— А я сердцем чувствую…

— Здесь не чувствовать надо, а знать, понимать. Ум и сила воли — вот единственные лоцманы в хаосе нашего времени!

Дэвид говорил тоном, исключающим какие бы то ни было возражения. Словно читал лекцию несмышленой студентке, которая возводит в принцип свою экзальтированность, в то время как окружающая действительность настолько жестока, что не до сантиментов. А Вера не такая уж беззащитная, как может показаться, да к тому же проницательные люди и не поверят лжи, ситуация совершенно ясна, и надо быть кретином, чтобы не видеть, что к чему.