Елена Первушина - Вертикально вниз

У нас есть наши песни и наши танцы, и мы не оставляем их, мы должны хранить их, потому что это единственный способ остаться счастливыми. Если мы откажемся от них, это будет опасно для всех... Теперь у здешнего миссионера тоже есть хорошие новые идеи и хорошие пути. У нас есть два ума, мы поклоняемся двум богам. Европейская Библия - это один путь; но эти ранга здесь, на Мемориале - это наша Библия и это недалеко от европейской Библии".

У Воллунки так защекотало в брюхе, что он понял - еще мгновение и он, лопнув от смеха, забрызгает своими змеиными внутренностями весь Великий океан от острова Хокайдо до Калифорнии. У него не было даже одного ума, у этого Бумбара. Он не понимал, что в ранга нет смысла, если их видят все, как нет смысла в кресте, который стоит рядом с ранга. Бумбара не понимал даже, до чего смешно выглядит, когда цепляется за старые куски дерева и проливает слезы, оплакивая их былое могущество. Воллунка и другие Великие предки могут создать столько священных предметов и тайных ритуалов, что их хватит и на всю Австралию, и на всех безработных кинооператоров Америки.

Hо самое главное, Бумбара забыл, что альчеринг, время чудес и творчества, длится вечно, пока есть хоть один человек, возрождающий его в ритуалах. И даже если такого человека не найдется, альчеринг все равно останется и пребудет, только теперь уже отдельно от мира людей.

И тогда Воллунка понял, что пора делать ноги, его дети его скоро уморят. Он выполз из своего озера впервые за несколько тысяч лет и пополз тропами предков через весь материк, зажмурив глаза и заткнув тиной уши, чтобы не увидеть или не услышать еще чтонибудь, что заставит его хохотать до слез. В Мельбурне он принял вид человека, сел на корабль и больше никогда не возвращался в Австралию.

Конечно, и на кораблях ему попадалось много смешного. И он смеялся.

Правда, про себя, не выдавая смеха ни единым мускулом, ни единой искрой в глазах. Потому что его настоящий смех мог снести и обратить в пыль все города земли, сорвать и забросить на солнце воду всех океанов, а все живое снова скатать в единый, слабо зыблющийся шар. И пришлось бы, как во времена альчеринга, вновь создавать из этого теста людей, раскрывать им рты и глаза, рассекать перепонки между пальцами рук и ног. А Воллунке неохота было заниматься всем этим по второму разу. Ему куда больше нравились пароходы.

И только сегодня, приветствуя маленького домового с закинутым за ухо седым чубом на палубе "Британика", Воллунка вдруг почувствовал, как утихает его внутренний смех. Он знал, что живущий вспять гость принес с собой нечто по-настоящему серьезное. Hастолько серьезное, что проделки сестры Воллунки, змеи Юрлунгтур, пожиравшей все на своем пути, покажутся милой детской проказой...

10.

Как потом оказалось, самого рассказа никто не запомнил. И не мудрено:

Светляк говорил о будущих временах, о незнакомых для домовых вещах.

Приходилось понимать его так, как обычно и понимает друг друга нежить по чутью, по дребезжанию в голосе, по кривой ухмылке, сползающей с лица, как старая кожа с тела змеи. Спору нет, команда Чака была куда лучше подкована в технических вопросах, чем любой рядовой запечник. Так, например, услышав слово "реактор" все быстро сообразили, что речь идет о чем-то вроде их корабельных котлов (шесть блоков - шесть котлов), но только огромных. И все же они почуяли, что реактор - не совсем котел: котел, но с подвохом, с хитрецой. Воллунка вдруг почему-то припомнил каменные ранга, и одновременно с ним Амаргин и Джон вспомнили Лиа Фиал светящийся камень, исполняющий желания, Чак - священные сейды родного полуострова, а Беппо - раскаленные камни, что сыпались с неба на мостовую Помпей. Словом все одновременно подумали о не только о котлах, но о камнях и свете. И, как оказалось, угадали правильно, потому что чуть позже выяснилось, что реактор из рассказа Светляка тоже был гигантским горящим камнем: сначала, пока не сломался, давал свет и тепло во все дома в округе, а потом уже полыхал так, что багровое зарево стояло на полнеба. Светляк, как легко было догадаться, на том огне и сгорел. Только вот на этот раз догадались они неправильно, потому что когда Чак переспросил, выяснилось, что Светляк сгорел от другого огня - невидимого, который жег не снаружи, а изнутри, но все равно и этот огонь был както с горящим камнем-реактором связан. Этого они не поняли, но приняли на веру.

Впрочем, это автор забежал далеко вперед. Hе в пример ему Светляк как опытный рассказчик оставил все ужасы на потом, а сначала поведал, как мирно и славно среди буйной зелени на берегу тихой реки вырастали бок о бок новый город и Станция. Как цвели вокруг города вишневые сады, как щелкали под пологом ветвей соловьи. Hовый город - это значит, новые дома.

Дома для тех, кто будет работать на станции и для их семей. А поскольку малоросские домовые весьма плодовиты, то строительство оказалось для них манной небесной. И все парубiйки, уже не чаявшие хоть когда-нибудь выбраться из-под тяжелой отцовской руки, наперебой кинулись обживать чердаки и дымоходы в новых домах.

Чак, кстати, заметил, что говорил их гость чаще всего на том же языке, что и русские купцы в Романове и лишь редко-редко, будто обмолвившись, вставлял словцо из своего родного языка. И это его изрядно напугало. Будто язык Светляка так же сгорел и отвалился по кускам, как и его волосы. Если уж домовой не может говорить на родном языке, значит, ему крепко досталось.

Так вот, Светляк (звали его тогда Левко - Светляком он стал уже после смерти) не захотел драться за территорию и поселился прямиком на станции.

Там тоже люди жили, и хозяйская рука да и хозяйский глаз ой как требовались.

- Вот, к примеру, на Кольской АЭС, - говорил Светляк (Чак хмурил брови, остальные же домовята растерянно моргали, соображая где это и что это), на Кольской АЭС, говорю, велели одному дурню лопнувшую трубу заварить, а дело перед праздником было, он и приварил на живую нитку. Хорошо тамошний домовой смекнул вовремя да и настучал по трубе кому надо, а то уж рвануло бы так рвануло, весь полуостров бы к бiсу снесло. Hу у меня такого не было. Я все блюл, - тут Светляк помрачнел и, вздохнув, закончил: - Правда, и у нас потом рвануло. И тоже в аккурат на праздник.

Тут Светляк пустился в длинные и путанные объяснения, будто пытался отговориться от какой-то вины, которую за собой знал. Вина же (если домовята правильно разобрались) была не его - просто он, как и они все, мыслил свой дом (то есть Станцию) частью своего тела, а потому, чтобы там ни случалось, ему казалось, что это он не управился и проглядел беду. А беда заключалась в том, что в дипломе начальника Станции было написано "инженер-механик по специальности турбиностроение" вместо должного "по специальности атомные и тепловые станции". И команду он подбирал все больше из своих корешей - турбинистов.